Самым знаменитым нейротрансмиттером сегодня является окситоцин; пресса превозносит его как гормон любви и молекулу нравственности. Своей славой окситоцин обязан скромной полевой мыши, животному, известному своей выдающейся социальностью. В течение нескольких десятилетий окситоцин был известен только как фактор, играющий важную роль в деторождении и грудном вскармливании (усиление его секреции приводит к началу родовой деятельности и лактации), а также в возникновении чувства привязанности матери к ребенку. Однако в первой декаде XXI века нейробиолог Ларри Янг из Университета Эмори вместе с коллегами открыл, что окситоцин делает в организме и многое другое. Когда гормон вводили в ткань мозга полевых мышей и животных других видов, он «действовал как мифологический любовный напиток, мгновенно создавая мощную моногамную привязанность», – пишет Пол Зак, ведущий специалист, занимающийся окситоцином
[356]. На самом деле оказалось, что окситоцин усиливает все формы привязанности, а не только привязанность к половому партнеру. Среди прочего, Янг показал, что введение окситоцина усиливало социальное распознавание у мышей, и если изменить геном мыши так, чтобы она потеряла способность продуцировать окситоцин, то способность к социальному узнаванию исчезнет
[357].
Сотрудники Платта придумали, как заставить обезьян вдыхать аэрозоль окситоцина, приспособив для этого детский ингалятор. После ингаляции обезьянам дали задания на вознаграждение или пожертвование и выяснили, что они стали более щедрыми и склонными к эмпатии. «Они уделяют больше внимания другим обезьянам, смотрят на них дольше, и прямо в глаза, – говорит Платт. – Представляется, что окситоцин побуждает к таким формам социального взаимодействия и внимания, которые не развиты у детей с аутизмом». Предварительные данные указывают на то, что окситоцин делает передачу сигналов в мозге более целенаправленной. «Надежность сигнала возрастает, на выходе мы получаем больше значимой информации и меньше шума»
[358]. (В настоящее время проводятся многочисленные клинические испытания, в которых ученые исследуют эффективность и безопасность ингаляций окситоцина в лечении аутизма. На этот метод возлагали большие надежды, но результаты пока противоречивы
[359].)
При всей популярности окситоцина в СМИ, его эффекты ограничены некоторыми условиями и не абсолютны. Кэти Крокфорд и Роман Виттиг из лейпцигского Института эволюционной антропологии имени Макса Планка, которые, как и Платт, учились в лаборатории Сейфарта и Чейни, недавно обнаружили, что величина выброса окситоцина зависит от того, с кем именно происходит контакт. Ученые исследовали пары шимпанзе во время груминга. Если груминг осуществляет просто старая авторитетная особь, то уровень гормона изменяется незначительно. Если же это делает особь, с которой испытуемая обезьяна находится в тесной связи или в родстве (последнее не обязательно), то уровень окситоцина повышается весьма сильно
[360]. Другими словами, наибольшее значение имеет наличие дружеских отношений между обезьянами. Это важный результат. «Мы начинаем понимать, что во взаимодействиях с индивидами, которых мы воспринимаем как близких друзей, есть какое-то физиологически значимое вознаграждение», – отмечает Сейфарт.
Бывает, что в мозгу вырабатывается слишком много окситоцина. В 2016 году в Science были опубликованы результаты исследования метаболизма окситоцина в головном мозге степных полевок. Работа была в самом разгаре, когда Джеймс Беркетт, нейробиолог из Университета Эмори, заметил, что полевки утешают особей своего вида, испытывающих стресс. Он проверил это наблюдение в эксперименте. Пара животных (таких пар было несколько) содержалась в одной клетке в течение нескольких недель, после чего самку на короткое время удаляли из клетки. Ее либо просто держали отдельно в течение нескольких минут, либо предварительно наносили удар током по ноге – согласно классической схеме выработки условного рефлекса страха путем создания стресса. Когда самку возвращали в клетку, сотрудники Беркетта наблюдали естественное взаимодействие членов пары. Если удаление обходилось без стресса, то ни одно животное не выказывало признаков тревожности. Но если самке наносили удар током, то самец сразу же принимался ее интенсивно ласкать – это поведение интерпретировали как утешение, потому что в противном случае никаких ласк не следовало. У оставшегося животного наблюдали физиологическую реакцию, которая имитировала реакцию удаленного из клетки. Более того, интенсивность утешения варьировала у разных особей
[361].
Исследуя мозг полевок, Беркетт обнаружил, что ответ мозга каждого животного положительно коррелировал с уровнем окситоцина и отрицательно – с плотностью окситоциновых рецепторов в том же отделе головного мозга – в передней поясной коре, – который, по данным Тани Зингер, активируется у человека, ощущающего эмпатию в отношении других людей, испытывающих боль. Вероятно, баланс между этими двумя параметрами и определяет интенсивность действия гормона. Мозг может оказаться перегруженным – буквально захлестнутым – окситоцином. В результате животные с высокой плотностью окситоциновых рецепторов утешали самку в течение более короткого времени, и наоборот. «Чем выше степень дистресса, испытываемого особью, – говорит Беркетт, – тем меньше шансов, что она станет помогать другому»
[362]. Работа Беркетта, вероятно, позволит объяснить один из негативных аспектов эмпатии. Если переживаемые эмоции причиняют стресс или боль, то болезненной является и эмпатия. «Если я испытываю эмпатию ко всем, кому хуже, чем мне, то это может подвигнуть меня жертвовать 95 % моего дохода на благотворительность, – рассказывает стэнфордский ученый Джамиль Заки, – и вместо того чтобы попасть в двойной капкан чувства вины и бедности, я, возможно, предпочту вовсе не думать о людях, которым повезло меньше, чем мне»
[363]. В определенных профессиях, например в медицине или юриспруденции, где контакт с человеческими страданиями происходит постоянно, стресс сильно влияет на качество работы. Так, врачи страдают от профессионального выгорания; они больше подвержены риску самоубийства, чем представители многих других профессий.
