Я снова кивнула, хотя мне стало немного грустно. Прогибаться под желания публики – не самый лучший путь для творческого человека. Но это – решение Арсения. Не мне его отговаривать.
– И я хотел попросить вас об одолжении, – художник с надеждой смотрел на меня.
– Всё, что хотите, – я улыбнулась уголком рта, – в рамках разумного, конечно.
– Вы не согласитесь позировать мне? Я уже больше года не писал портреты. Мне нужно потренироваться. И, если результат вам понравится, я подарю вам картину.
***
Я почувствовала, что улыбаюсь. Словно камень с души свалился. Как приятно помочь хоть одному человеку!
– Я сделаю это с радостью, Арсений.
Следующие три дня прошли незаметно. Вставала рано, по привычке проверяла мобильник и электронную почту – я оставила свои координаты на нескольких сайтах – потом завтракала и отправлялась в зимний сад. Там уже ждал Арсений с мольбертом, на котором был закреплен холст.
Позировать оказалось нелегко. Я сидела на стуле, спиной к свету. На коленях лежали темно-синие ирисы. Художник убедил меня, что эти цветы лучше всего мне подходят.
Первое время очень хотелось пошевелиться. Но, стоило мне сделать лёгкое движение, как один из цветов обязательно падал. Арсений хмурился, точно я сделала нечто недопустимое, и я виновато улыбалась. А потом снова застывала статуей.
После первого сеанса у меня болела спина, и затекли руки. Я даже подумывала отказаться от позирования. Не настолько мне хотелось иметь своё изображение. Но, взглянув на Арсения, чьи глаза горели огнем вдохновения, а на щеках проступил румянец, я тут же отказалась от этой мысли. Художник выглядел по-настоящему счастливым. А вдруг его карьера наладится, после написания этого портрета? И я действительно буду гордиться знакомством с ним?
На третий день, когда Арсений отложил кисть, я поднялась со стула и с наслаждением потянулась. А затем попросила художника показать мне работу.
Он заметно смутился и сказал, что хотел бы показать мне готовый портрет. Но меня охватило любопытство. Вдруг я даром теряю время? Арсений прекрасно рисует натюрморты, но, получится ли у него хороший портрет?
Поэтому я все-таки подошла к холсту. Бросила внимательный взгляд на изображённую на нем девушку. И вдруг ощутила лёгкое головокружение.
Дело было не в мастерстве художника или его отсутствии. Арсений явно был талантлив, и в тонких чертах девушки я сразу же узнала себя. Тёмные волосы, распущенные по плечам, стройная шея, ямочка на подбородке. И всё же… что-то меня смущало.
– Вам не нравится? – торопливо спросил Арсений. – Это только набросок. Потом я сделаю фон ярче и…
– Замечательно. Мне кажется, Марианна на портрете красивее, чем в жизни, – улыбнулась я. – И вы отлично передали мои чувства. Во взгляде девушки ощущается волнение, страх и надежда на перемены к лучшему. Как будто её настоящее – туманно, но она ждет будущего. И верит в него.
По моему телу пробежала дрожь. Я вдруг поняла, в чём дело. Я уже видела похожий портрет. Портрет, написанный той же рукой.
– Вы знали Софью? – вырвалось у меня. – Девушку, которая жила в этом доме?
Арсений, немного помедлив, кивнул.
– И вы написали её портрет?
Снова кивок. Что-то художник немногословен. Или просто не хочет вспоминать об исчезнувшей невесте хозяина дома?
– Вы не расскажете мне о ней? – попросила я. – Это не просто любопытство. Я случайно оказалась в этом доме, и буквально неделю назад выяснила, что похожа на пропавшую Софью. Но теперь я не знаю, чего мне ждать…
– …от Климова? – понимающе продолжил художник. – Да, вам не позавидуешь, Марианна. Вы забыли свое прошлое, потеряли близких, и попали к человеку, у которого свои тайны. Но я вряд ли смогу вам помочь. Я мало общался с Софьей.
Меня охватило разочарование. Почему, стоит мне найти слабую ниточку, ведущую к моему прошлому или прошлому Эльдара, как та сразу обрывается?
– Расскажите хоть что-то, – умоляюще протянула я. – Какой она была: доброй, внимательной, или, наоборот, капризной и надменной? Ей нравилась её жизнь? Она с удовольствием вам позировала?
«Любила ли она Эльдара? Могла ли сбежать с другим мужчиной?» – вот что мне сильней всего хотелось узнать. Но я не решилась спросить об этом.
Арсений в задумчивости потер лоб. На коже осталось тёмное пятно: его пальцы были испачканы краской.
– Больше года прошло. Ладно, попытаюсь вспомнить. Портрет – это идея Климова. Он очень любил Софью и считал, что обычная фотография не в силах передать её красоту. Ему хотелось запечатлеть её на холсте, вставить портрет в дорогую раму и повесить в гостиной. Сама девушка не слишком хотела позировать. Ей было трудно часами сохранять неподвижность, она ёрзала на стуле, и, когда заканчивался сеанс, сразу же уходила.
– Эльдару Сергеевичу нравились ваши работы? – спросила я. – Поэтому обратился к вам, как к художнику?
– Думаю, дело в другом, – усмехнулся парень, – большинство живописцев работает в собственной мастерской. Но Климов не хотел, чтобы его любовница надолго уезжала из дома и оставалась наедине с другим мужчиной. Меня порекомендовала тётя Нателла, сказав, что я смогу работать здесь. И рядом с нами всегда находился кто-то из прислуги.
«Климов безумно ревновал её», – вспомнила я слова Лизы. Вряд ли молодой девушке нравилось подобное обращение.
– Софья не говорила с вами? Не рассказывала о своей жизни? Может, она жаловалась на что-то?
Художник покачал головой.
– Я почти не слышал её голоса, кроме слов «здравствуйте» и «до свидания». Софья вообще была очень тихой. Но, мне казалось, она чего-то боится. Она казалась очень напряженной во время сеансов. Её пальцы сжимали розу так сильно, что сломали несколько цветков. А если хлопала дверь, и в комнату кто-то входил, она вздрагивала.
Замечательно. Софья, живущая в богатом доме, окруженная любовью и заботой, тоже чего-то боялась. Или кого-то? Например, будущего мужа?
Глава 18
– Но я удивился, когда услышал, что она сбежала с другим мужчиной, – неожиданно сказал Арсений. – Где бы она с ним познакомилась? Она из дома-то не выходила, кроме как вместе с Климовым или с охраной.
– На светском приёме, в бутике, в поездке на курорт или даже в Интернете, – пожала я плечами, – это не так уж сложно. Тем более, что Софья очень привлекательна внешне.
– Может быть, – с сомнением протянул художник. – Мне она казалась слишком робкой, чтобы решиться на измену. Но счастливой она точно не выглядела. Знаете, трудно изобразить на холсте радостное лицо, если человек страдает или боится.
Я вспомнила портрет, который видела в комнате Софьи, и согласилась с художником. Во взгляде девушки таилась тревога.
