— Мы не договорили вчера.
— Да не о чем нам с тобой говорить! Ты подсунул в мою сумку нож, которым наверняка ранил кого-то в толпе. Если не убил.
— Я говорил тебе — это не мой нож. И ранили им меня.
— Но… как это? Я не понимаю!
— Вчера, когда завязалась драка, я случайно оказался рядом, — ловит мой полный скепсиса взгляд, но продолжает стоять на своем. — Да, случайно. Представь себе, не все зло мира начинается с меня. Так вот, я вписался разнять малолетних придурков, рядом пасся Толстый — у меня с ним старые счеты. Пока перетирали, он достал откуда-то «перо». Я даже не сразу понял, что он меня оцарапал, дошло, когда кто-то заорал: «порезали». Толстый понял, что сейчас стекутся менты, пихнул нож в руки молокососу и съе… кхм, ушел, короче. И все, сопляк крайний. Классика.
— Хочешь сказать, что такой благородный, что решил прийти на выручку незнакомому пацану?
Взгляд напротив стал жестче, как и тон:
— Ты не знаешь, что такое тюрьма, цветочек, а я знаю. И не из рассказов папочки за чашкой чая с бергамотом. Вот такого как этот молокосос там бы с дерьмом сожрали. Посадить бы не посадили, конечно, но по психике знатно проехались. Затаскают. И меня в том числе. А мне светиться в ментовке сейчас никак. Есть на то свои причины.
— Так и знала, что ты о своей драгоценной шкуре в первую очередь позаботился, — попрекаю, но ему будто бы все равно.
— Можешь считать так, — пожимает плечом, — но я не мог спалиться с чужим ножом в кармане. Именно сейчас — не мог. Черт его знает, что на нем еще висит. Да и пацана подставлять… он же этого не делал.
— А этот твой Толстый, выходит, он останется безнаказанным? То есть уже завтра он точно так же может достать нож и порезать любого, кого вздумает?
— Ну, завтра — это вряд ли… Недели три точно не сможет. А там кто знает, может, и вообще.
В ужасе округляю глаза и всеми силами стараюсь не думать, что он имел в виду. А потом смотрю на сбитые костяшки его пальцев и фантазия услужливо дорисовывает картину, как именно этот мифический Толстый понес наказание. Заслуженное, наверное, но все равно…
Разборки, ножи, гоп-слэнг — все это от меня настолько далеко, словно космос. И вот я в гуще событий. В самом эпицентре. Именно в моей сумке лежало вчера холодное оружие.
Если он не врет, то, получается, в какой-то степени он… ну герой, что ли? Не допустил, чтобы пострадал невиновный. А с другой… Голова кругом.
— Если бы был хоть один шанс, что ты попадешь под раздачу, я бы так не поступил, — добавляет он вполне искренне, и я, честно, не знаю, что и думать.
Конечно, я не обязана ему верить и, вероятнее всего, он лжет, но… зачем он выслеживал меня сегодня? Неужели только для того, чтобы убедить в том, что он не совсем конченый? На человека, который оправдывается он совсем не похож. Не тот характер. Хотя много ли я его знаю… Судя по тому, что о нем говорят — исчадие ада во плоти, но общаясь с ним лично — он другой. Да, до чертиков мутный, но совсем не такой безжалостный ублюдок.
Какой же он настоящий? Может, вот это все сейчас — игра? А может, слухи чересчур раздуты…
Странно, но хоть я его и побаиваюсь, но ненавидеть… не получается.
— Как твоя рана? — киваю на его бок.
Он приподнимает толстовку, и первое, на что я смотрю — подтянутый пресс, затем выхватываю край непонятной татуировки, убегающей за ремень джинсов и только лишь потом замечаю рану. Действительно небольшую, но оценить объективно я не могу — мешает жар, плотным покрывалом облепивший щеки.
«У него есть татуировка, ТАМ» — вспомнились снова слова Маринки, и жар странным образом стремительно изменил место концентрации. Теперь он сосредоточился совсем не на лице, а прилично ниже…
Судя по лицу Кнута, он заметил мою бурную реакцию на стриптиз — губы растягиваются в кривой ухмылке.
— Больно, наверное… — снова киваю на порез.
— Ерунда, — к моему облегчению опускает толстовку. — На мне как на собаке.
Мнусь, не зная, как дальше поступить. Он сказал, что хотел, я его услышала, больше нам говорить не о чем… Но я почему-то не ухожу.
И это похоже на безумие. Это же Кнут! Я слышала о нем жуткие вещи, и то, что он плотно «сидит» на амфетаминах — самое незначительное. Были вещи гораздо, гораздо хуже, вплоть до того, что он избил кого-то так сильно, что человек скончался.
Какие-то две недели назад я и помыслить не могла о том, что буду стоять рядом с ним вот так — лицом к лицу, смотреть на него и испытывать при этом настолько противоречивые чувства. От убежать сломя голову, до… в мысли навязчиво пролезли эпизоды из сна, и я чувствую, как снова неумолимо краснею. И все это мне очень и очень не нравится. Ненавижу терять контроль над чем-то.
Неожиданно распахивается дверь и на нас ошарашенно смотрит женщина в серой униформе клининговой службы.
— Эй, а вы кто еще такие? Это служебное помещение! Я сейчас охрану позову.
— Служебное? — Кнут изумленно крутит головой, словно только заметив, где находится. — А я думал, это гальюн. Ну ладно, пойдем, Маш, дальше поищем. Хорошего дня, — хватает меня за руку и под недоуменный взгляд уборщицы уводит по коридору.
И все у него так просто. Проник, подкинул, вломился…
— Ты всегда такой наглый?
— Нет, — переводит на меня борзый взгляд. — Обычно я еще наглее. Что это ты делаешь?
— Проверяю, не подсунул ли ты мне что-то еще. Не удивлюсь, если обнаружу в косметичке мешочек с тратилом, — и я не шучу. Рядом с ним нельзя ни в чем быть уверенной.
Он смотрит как я роюсь в сумке с доброй иронией, а потом неожиданно выпаливает:
— Поехали отсюда.
— Еще чего! Никуда я с тобой не поеду! И вообще, меня в кафе подруга ждет. Вот, звонит, — сую ему в лицо телефон с фоткой Маринки на весь экран. — Если я не вернусь, будь уверен — она такую панику поднимет! Так что не вздумай выкинуть что-то.
— Поехали, такой день зря пропадает, — затаскивает меня на эскалатор и паниковать уже начинаю я.
— Я сейчас буду кричать, предупреждаю.
— Не будешь.
— Проверим?
— Ну ок, ори, — равнодушно пожимает плечом и, положив ладонь на ползущий поручень, отворачивается, рассматривая пестрые витрины.
Представляю, как ни с того ни с сего начинаю орать и становится смешно. Ну глупо же, правда. Он меня не бьет, не насилует. Подумают, что какая-то чокнутая.
— И куда ты хочешь меня отвезти? — сдаюсь.
— Домой.
Домой? Ну, в принципе… Перспектива так себе, но спорить с ним совершенно бесполезно. Тут или действительно орать, или позволить ему довести себя до дома. Он же явно не знает, что это такое — слово «нет», прет как танк.
