— Цель «продажи чести» дворянина в том, что он будет опозорен.
— Это я и сама додумала.
— Позор должен иметь свидетелей. Как сказал вам сегодня ваш новый друг Сэлвер Освальд, — Александр сделал особое ударение на слове «друг», — Люди должны шептаться.
— Теперь понятно, — пожала я плечами.
Укор Александра я решила не принимать к сердцу: в конце-концов я работала…, а вот его рассказ о комнатах все больше и больше давал мне понять, что этой ночью я вряд ли засну.
— Это последняя комната, — сказал Александр, вставая у четвертой двери, — Здесь лишают магической силы, — он подергал за ручку, — Это все, что я о ней знаю.
Я еще раз осмотрела расположение комнат. Провела рукой по стенам. Шершавые. Словно в мелкую сыпь. Странный материал.
— Комнаты соединены? — спросила я.
Александр пожал плечами.
— Я никогда не был ни в одной.
— Даже в Воображариуме?
— Особенно там.
— Вы же сказали: «допускаются все».
— При желании самих людей. Я же такового не имел, — отрезал Александр.
— Зря.
На меня снова метнули ледяной взгляд, но я не отвела глаз.
— Александр, — твердо сказала я, — Здесь происходят убийства. Из того, что я уже знаю об аукционе, никто из участников не может считать себя в безопасности. Мы должны найти способ попасть в эти комнаты и осмотреть их.
— Вы считаете, убийца мог пройти из соседней комнаты?
— Вполне.
Александр задумался. Неужели он наконец-то воспринял меня всерьез?!
— Вы можете быть и правы, — наконец сказал он.
Несмотря на поздний час, мне захотелось прыгать и кричать от радости: господин выслушал мое мнение!
— Мне надо запросить аукционные списки у лицитатора…
Мое лицо искривилось: аукционные списки? А они что, записывают кто, что, и когда купил? Иными словами, касательно этого аукциона, кто и что делал на нем?
— Да, пожалуйста, запросите, — прошипела я, — И меня не забудьте с ними познакомить!
(Да с этих списков и следовало все начинать!)
— Из-за ваших скрытности, гордости и высокомерия может погибнуть человек! — с горяча не выдержала я.
Александр выглядел озадаченно. Потом растерянно. А потом его выражение сменилось. Красивое и гордое лицо вмиг стало очень, очень усталым. Ему словно прибавили десяток лет.
— Простите, Розалинда, — тихо сказал он, — С этих списков, действительно, нам с вами и следовало начать. Просто я… я… я дурак.
Я чуть не упала на месте.
— Да, дурак, — повторил Александр, — Все пытаюсь уберечь себя, вас, и всех остальных от этого кошмара, под маской аукциона. Но это лишь отголоски гордости. Можно сказать предсмертная гримаса честного человека. На самом деле мне давно пора признать: мы все в этом позоре. И от него никогда не отмыться.
— Что вы говорите, — прошептала я, не веря своим ушам.
— Розалинда, как выдумаете, что я сейчас делал? — спросил у меня Александр.
— Дергали за ручки дверей, — как-то не остроумно ответила я.
— Я проверял печати. Магия моей семьи позволяет чувствовать, на месте ли печать. Как хороший тюремщик, я проверял, закрыты ли все камеры для заключенных.
Я приступила на шаг ближе к Александру.
— Александр, ты не тюремщик, — мягко сказал я, — Печать лишь предосторожность…
— И эту предосторожность ставлю я сам. От каждого моего прикосновения печать на двери лишь сильнее. Но сам я не могу ее снять.
Я вздохнула.
— Это не делает тебя…
Договорить мне не дали. Александр взял меня за руку и потащил вниз. Через люк в полу. По лестнице на второй этаж. Потом в конюшню. Там мы прошли лестницу всадников и остановились у главных ворот.
К тому моменту на лице Александра играла странная, кривая усмешка. Ее я никогда раньше не видела.
— Я так не хотел походить на отца, — пробормотал он.
— Что…?
— Розалинда, — развернулся Александр ко мне, — Я изначально был против вас в этом деле. Мое мнение и сейчас не изменилось. Вы напрасно рискуете ради нас. Наш род — проклятые тюремщики. Мы ставим печати, чтобы люди не могли сбежать.
Я невольно потерла руку, на которой стояло клеймо кольца его матери.
— Я недоговаривал вам, не раскрывал всех карт, давал минимум информации. И все ради одного, — глаза Александра лихорадочно блестели, — Как только вы подписались на это дело, я боялся, что вы сбежите. И тогда все узнают, что здесь творится. А еще хуже: кто я!
С этими словами он принялся раскрывать входные ворота.
Когда же они растворились, он грубо развернул меня лицом к улице.
— Поглядите, Розалинда, это все моих рук дело! Печати, которые даже я не могу сломать, и это… Но разве стоит такой секрет жизни?!
Мои колени подкосились. Сердце почти перестало биться.
— Прости, Розалинда, прости меня…, - словно откуда-то издалека, услышала я голос Александра, — Я просто боялся признаться…
Я чувствовала, как его руки держат меня сзади. Как дрожит его голос. Но мир перевернулся, и мне впервые было не до Александра.
Четыре ручья вышли из своих берегов, затопив все вокруг себя. Мы были окружены водой. Мой самый большой кошмар стал реальностью.
Я потеряла сознание.
Глава 10
Вода. Почему меня всегда и везде преследует вода?
С того самого момента, как у меня впервые появился страх перед ней, она, словно хищник, почувствовавший адреналин жертвы, шипит и мурлыкает возле меня, ожидая, когда же она наконец сможет полностью поглотить мое бренное тело.
Конечно, воды я боялась не всегда. Говорят, в детстве я очень даже любила купаться. Но у всех в жизни бывают моменты, когда тебе приходится выбирать, чего ты боишься больше всего в жизни. И я выбрала воду. Или это вода выбрала меня? Не знаю. До полного выяснения отношений мы еще не дошли. Я понимаю лишь, что боятся воды в какой-то степени разумно. Это стихия. Даже повелеваемая магией, вода остается водой. Она подчиняется основным законам химии и физики. Бояться ее разумно, потому что ее можно победить. Бойся я иного, например смерти, и я была бы обречена. Смерть непобедима. От нее нет возврата. Хорошо, что я боюсь воды. Хотя это и не означает, что я рада каждой встречи с ней. Не поймите превратно: я ничего не имею против принятия ванны, умываний по утрам и мытья рук перед едой. Здесь я настоящий поклонник водички. Но оказаться в поместье с потенциальным убийцей, и еще луна знает чем провинившимися аристократами (!?), когда все вокруг тебя — любые пути отступления — затоплены омерзительной водой! Это много больше, чем я могу выдержать. И все же: это так.
