– Так они же меня не слышат, малышка!
– А-а… – Кажется, с оценкой своей способности соображать Роен поторопилась. – Он предлагает всем выпить, – огласила.
– Нет, – отрезал Грай, убирая меч в ножны.
– Как же нет, когда да? – изумился усатый.
Девушка озвучила, постаравшись даже тон Одинца передать.
– Я сказал нет, – отчеканил экзорцист.
– А я сказал да, – упёрся здоровяк.
– А он сказал да, – чувствуя себя попугаем, просуфлировала атьера.
– Здесь никто пить не будет.
– Он сказал, что здесь никто пить не будет, – повторила Ора. Олден нервно хихикнул. – Да тьфу на вас! – разозлилась девушка. – Давайте вы найдёте какой-нибудь другой способ общаться, ладно?
– Не вопрос, – согласился Одинец, беря со столика на треть полную бутылку. – Где тут у тебя стаканами разжиться можно?
Барс оскалился и зашипел, попятившись. Олден снова отскочил, странно дрыгнув ногами, будто танцор, который па забыл, один Грай с места не сдвинулся. А Ора поймала в большом зеркале, висящем на стене, их отражение. И бутылку, плавненько плывущую по воздуху.
Вот тут её разобрал такой хохот, что живот судорогой свело и нос моментально забило.
– Таки свихнулась, – удовлетворенно констатировал из своего угла Олден.
– Экзор… Экзорцисты! – едва смела выдавить Роен, попискивая от хохота. – Де-мо-но-борцы! Вояки! Призрака испугались.
– Совсем и не испугались, – ворчливо отозвался Барс, приглаживая ладонью вздыбившуюся шевелюру.
– Было б чего! – возмутился красавчик.
– Излишком храбрости обычно страдают те, кому фантазии не хватает, – буркнул Грай.
– Непонятное, малышка, больше всего и пугает, – подмигнул Одинец, разливая по стаканам вино.
Интересно, что бы сейчас Лис сказал, обозвал её дуррой или признался, что они штаны от страха испачкали? Хотя, как правило, рыжий выражался куда более коротко и ёмко.
***
Ора-таки сумела убедить Олдена продемонстрировать свои способности и, откровенно говоря, уговоры того стоили. Красавчик встал с подушек, которые сам же на пол и покидал, потянулся, зевнул во всю пасть – и рассыпался ворохом золотых блёсток. Произошло это практически мгновенно, Роен только и уловила, что он будто сначала превратился в искрящийся, мерцающий силуэт, потом в столб солнечного света, а уже на следующий удар сердца эта колонна на самом деле осыпалась грудой сияющего бисера. Раскатилась, дохнув печным жаров и горячим ветром, от которого волей-неволей пришлось рукой прикрыться.
Девушка даже брови пощупала – не опалило ли? К счастью, обошлось без членовредительства. Правда, полопались все стаканы и одна пустая бутылка, треснуло зеркало, стул, который впечатало в стену, теперь лежал кучкой неубедительных обломков и сломался столбик, поддерживающий полог кровати, от чего тот перекосился.
Впрочем, нет, столбик пострадал чуть раньше и от Барса, когда он демонстрировал, как голой ладонью можно деревяшку перерубить
А ещё волшебство стало лебединой песней самого Олдена. Блондин, не до конца превратившийся обратно – кожа его всё ещё сияла, словно присыпанная блёстками – промямлил что-то маловразумительное и снова рухнул на подушки, оглушительно захрапев. Чем вверг Ору в изумление: ей казалось, что спать красавец должен как-то не так. Изящнее, что ли?
Барс, там же, на полу, но презрев подушки, котом свернулся вокруг невесть откуда взявшегося китаррона [2], не в лад пощипывал струны и намурлыкивал что-то вроде: «В садике младушка ходила, в садике мальву собирала». Правда, вместо «младушки» у него получалась «мряушка», а «мальва» трансформировалась в «маульву». Вместо же припева, который должен был, по идее, звучать как «ла-ла ден» из могучей груди экзорциста вырывалось откровенное мурлыканье.
Одинец же, весь вечер – и не без успеха – убеждавший всех, что, мол: «Ещё одна бутылочка и расходимся!» разошёлся-таки, то есть исчез, оставив компании батарею пустых бутылок.
А Оре было грустно и отчего-то тревожно, тело требовало немедленных действий, а в голове ровно, прибоем, шумело. Правда, наверняка не так громко и сильно, как рассчитывал лысый. В каменной вазе с целым кустом роз сейчас вина было не меньше, чем воды. Скорее всего, цветы к утру завянут, но если бы Роен пила всё, что ей совали, то давно бы на ногах не стояла. А у неё имелись другие планы. Точнее, не совсем планы, скорее, надежда. Вернее, предчувствие… ну, или что-то похожее.
Девушка встала, отошла к окну, придерживая рукой лёгкую штору. За стеклом не было видно ни зги, лишь чернота – всё-таки свечей в комнате горело не меньше, чем в храме. Странно, что они не потухли после фокусов Олдена.
Грая пришлось ждать долго. Ора следила за его отражением в стекле: экзорцист сидел, сильно наклонившись вперёд, опершись локтями о колени, сцепив пальцы в замок. Но всё-таки он встал, подошёл.
– Очарованная ночь, – романтично вздохнула Роен.
– Может, зачарованная?
Шестеро, он ещё к словам цепляется!
Ора развернулась, надавила ладонью на его затылок, заставляя нагнуться, запустила пальцы в волосы, сдёргивая ленточку с короткого хвоста.
Ну а большего от неё и не требовалось. Грай обнял именно так, как нужно, едва не до боли. И поцелуй был точно таким, как нужно, без нежностей, лишней заботливости и деликатности. А она вспыхнула, как мечталось – сразу и очень остро, не тая и обмирая, а отбирая то, чего мгновенно захотелось до натуральной жажды. Впрочем, он брал не меньше и с не меньшей жадностью.
Нет, «поцелуй» – это не слишком подходящее слово. Только вот другого пока не придумали.
– Смотрю, я что-то пропустил, – протянул Лис, похлопывая перчатками по ладони.
– Видимо, – спокойно отозвался Грай, не спеша оборачиваться.
Экзорцист быстро отёр костяшкой пятнышко крови в уголке рта: то ли Ора ему губу прикусила, то ли просто поранился об клык.
– Видимо, подробностей не будет, – хмыкнул Лис.
– Он мне дорог как память о безвозвратно ушедшей молодости, – усмехнулся Грай.
– И? – уточнила Ора, трогая языком собственные заметно припухшие губы.
– По-моему, ты собираешься ему глотку порвать.
– Была такая мысль, – согласилась Роен.
– Эй, я вам не мешаю? – осведомился рыжий.
– Мешаешь, – ответили ему хором.
– Очень жаль, – посетовал Лис, плюхаясь в кресло, закидывая на колено ногу в сапоге, заляпанном грязью по самое голенища. – Ты был прав, командир. Раскер. Только не один, а двое. Посередь бела дня, на Черёмуховой улице, то есть в меньше, чем в пол-суе от королевского дворца и Храма Колеса. Разделали патруль, всех пятерых. Одному только морду порвали, второй вроде выкарабкается, ещё один ушёл в Закат в госпитале и двое на месте остались. Как-то так.
