– Да. Еще есть селфи мамы с глиняным дядей.
– Это как?
Просиял, что смог удивить, с удовольствием открыл:
– Вот, смотри.
Еще одна выцветшая, когда-то лимонно-желтая двухэтажка – по виду не учреждение, жилой дом. А перед ней – скульптура в стиле советского примитивизма. Мужчина с обнаженным, потертым торсом. В правой руке то ли диск, то ли мяч. Лицо суровое, напряженное. Женя выглядит куда веселее. Стоит перед памятником, тоже выкинула вперед правую руку, дурашливо улыбается.
Таня увеличила фото. Здоровый румянец, вполне цветущий вид. Невозможно поверить, что спустя несколько дней молодую, красивую женщину сразит болезнь стариков. Какой-то сильный стресс? Но если так – случился он, скорее всего, уже после того, как был сделан снимок.
– Обычно, если командировка, фотографироваться некогда, – словно между делом пробросила Садовникова.
Митя резонно возразил:
– Не все встречи начинаются вовремя. Вот, почитай.
В подписи к фотографии значилось: «Жду, убиваю время, фоткаюсь, чтобы не умереть со скуки».
– И кого она, интересно, ждет?
– Таня, ну, какая разница? – укорил Митя.
Но Садовникова не сдавалась:
– Это ведь суббота, выходной день. И в Донском наверняка есть какие-то места интересные. Могли бы вместе поехать. Она ведь тебя и на работу брала иногда, и даже на массаж.
Мальчик нахмурился:
– Я просился. Но мама сказала: без вариантов. Значит, правда что-то важное, с детьми нельзя.
Интересно, а Максим в курсе?
Таня – к неприкрытой радости своего подопечного – дождалась, пока вечно хмурый отец явится после своих курьерских разъездов, усадила обоих ужинать. И пусть жареная картошка (как тактично выразился Митя) слишком зарумянилась, а в овощном салате то и дело попадались горькие кусочки – Садовникова опять забыла срезать попочки у огурцов, – мужчины не жаловались. Максим, поначалу вялый и раздраженный, подобрел, снисходительно похвалил:
– Тренируйся еще. Скоро хорошей хозяйкой станешь.
– Спасибо, но меня сия ипостась не прельщает, – усмехнулась Татьяна.
Но папашу (успел махнуть две или три стопки) уже понесло:
– Зря. Митьке мамку могла бы заменить.
– У меня есть мама! – в гневе выкрикнул мальчик.
Садовникова со всей силы пнула бестактного папашу под столом, но Максим, кажется, решил наплевать на все договоренности. Торжественно начал:
– Сын! Ты уже взрослый мужчина и должен знать. Не все болезни врачи могут вылечить…
На глазах мальчика блеснули слезы:
– Но мама мне обещала! Она скоро поправится!
– Конечно, поправится! – кинулась к нему Таня.
Обняла за плечи, увела в детскую. И долго, пусть не очень умело, но искренне успокаивала. Рассказывала истории (ими щедро снабжал новый Женин чудо-доктор Викентий Ильич), как пациенты и после десяти лет комы встают.
– Но я хочу, чтобы мама уже этим летом поправилась, – сонным голосом попросил Митя.
– Будем прилагать все силы, – пообещала Садовникова.
Ей самой очень хотелось, чтобы Женя действительно встала на ноги. И осталась с Денисом. Мальчика стал бы воспитывать красавец-авантюрист, а не его родной отец, поспешивший похоронить супругу и плевавший на горе сына.
Когда Митя наконец заснул, Таня сначала собиралась ехать домой немедленно, но передумала. Заварила себе чаю, подошла к телевизору, где Максим угасал над доброй порцией коньяка.
Увидев ее, он вскинул набрякшие веки и сурово выдал:
– Я все равно скажу ему правду. Нельзя всю жизнь мальцу мозг пудрить.
– Но в чем смысл? Зачем его надежды лишать?
– Затем, что перспектив нет. Скоро школа. Как-то устраиваться надо. Пешком он отсюда не дойдет, а я его возить не могу.
– И как вы думаете устраиваться? – вкрадчиво спросила Татьяна.
– С тещей буду говорить. Если не возьмет – тогда в интернат.
«Ох, когда жена твоя очнется – расскажу ей, как ты с сыном поступать собирался!» – мстительно подумала Садовникова. И резко спросила:
– Зачем Женя девятнадцатого июня в Донской ездила?
– Куда? – искренне удивился Максим.
– Город Донской, Тульская область.
– Это кто тебе сказал?
– Митя.
Безутешный супруг насупился:
– Вечно у него фантазии! И ты еще поощряешь!
– И все-таки?
– Девятнадцатого? Это какой день был?
– Суббота.
– Не ездила она никуда. На работе сидела. У них какая-то проверка нагрянула. С чего Митька взял про Донской?
Про фотографии Таня рассказывать не стала. Едко сказала:
– Что-то вы вообще ничего не знаете. А зачем Женя двадцатого четвертого июня отгул брала?
– К родителям моталась. Тещу к врачу возила.
– А из-за чего вы поссорились, когда она домой вернулась?
Максим взглянул в недоумении:
– Как мне еще было реагировать? Разве нормально женщине домой в два часа ночи являться? И на звонки не отвечать? Ясное дело: я психанул.
Таня взглянула на часы:
– Я, например, сегодня тоже раньше двух домой не попаду.
– Ну, ты свободная женщина. И делом занята была. А они с мамочкой своей чаи распивали, пока я тут колотился.
– Митя разве не в десять вечера спать ложится? – сладким тоном спросила Таня.
– Ну все равно ж. Надо дома быть. При ребенке, – отозвался он кислым тоном.
– Понятно.
Таня сухо пожелала спокойной ночи. До чего ее бесил этот мужчина! Даже не удержалась, сев в машину, и дала волю гневу. Вдавила газ, разогналась почти до двухсот. Еле вписалась в поворот, с трудом выровняла «Инфинити», сбросила скорость. Все, Таня, успокойся. Лучше подумай. Зачем все-таки Женя ездила в Донской? И где на самом деле провела последний день своей осмысленной жизни?
* * *
Уже второе утро подряд его будили женщины.
В этот раз блямкнуло сообщение от Зои – той самой бухгалтерши из «Пегасуса», положившей на Ходасевича глаз.
«Вспомнила кое-что про Женю. Можем сегодня встретиться? Я работаю до 18.00».
Он увеличил аватарку, рассмотрел фотографию отправительницы. При личной встрече Зоино лицо показалось ему весьма заурядным, но здесь то ли фотошоп, то ли ракурс удачный. Тонкие черты, аппетитные губы, проникновенный взгляд. Куда свежее и моложе, нежели бывшая супруга Юлия Николаевна. Но одиночество в глазах так и плещет. Какая там у нее информация? Или это просто повод открыть охоту? Ждала-ждала тщетно, пока в итальянский ресторан позовет, и решила сама проявить инициативу?
