Его статьи в «Крестовой газете», критикующие проект конфедерации, появлялись анонимно и вызывали большое недовольство короля — как говорил впоследствии Герлах, если бы Фридрих Вильгельм узнал, кто был автором текстов, на дальнейшей карьере молодого консерватора был бы поставлен крест. В ландтаге Бисмарк выступил 6 сентября с речью, в которой пытался пройти между двух огней, одновременно критикуя действия правительства и в то же время не давая повод заподозрить себя в нелояльности к монарху. Он говорил о том, что прусский парламент должен играть большую, если не решающую роль в определении внутреннего устройства будущей конфедерации — так, чтобы на общегерманском уровне не были приняты решения, не соответствующие интересам Пруссии. Любую политику в германском вопросе необходимо проводить исходя из существующего соотношения сил, чтобы не превратиться в заложника чужих интересов. В своем выступлении Бисмарк обратился к образу Фридриха Великого, который, по его мнению, выбрал бы один из двух вариантов поведения — либо в союзе с Австрией восстановил бы прежний порядок, либо подчинил бы себе Германию, если необходимо, с применением силы. Какой из этих вариантов кажется лично ему более предпочтительным, оратор не уточнил, однако было очевидно, что проект конфедерации он не считал оптимальным.
Как писал Лотар Галл, «эта речь значительно изменила положение Бисмарка не только внутри политической группировки, к которой он принадлежал, но и за ее пределами. Раньше его считали в первую очередь радикалом в вопросах внутренней политики (…) Теперь он неожиданно появился в образе человека, который мог формулировать аргументы против определенной политики с точки зрения разумного реализма, обращался не только к своим единомышленникам, но к различным группировкам, который мог рассматривать альтернативы»
[97]. Фактически эта речь открыла Бисмарку дорогу к дипломатической карьере, которая начиналась менее чем через два года. Она стала первым шагом к изменению сложившегося имиджа твердолобого реакционера, укорененного в своих принципах и неспособного к какой-либо гибкости. Тем не менее, до полного преодоления укоренившихся представлений о Бисмарке было еще очень далеко, особенно если речь шла о его политических противниках.
Пока прусский проект буксовал, международная ситуация стремительно менялась. Австрия при помощи России потушила венгерский пожар и — опять-таки с российской поддержкой — готовилась восстановить свои позиции в Германии. Фридрих Вильгельм IV и Радовиц, однако, упорно не желали принимать во внимание изменившиеся реалии. Компромиссные предложения Вены были отвергнуты. В январе 1850 года были проведены выборы в парламент конфедерации, который собрался 20 марта в Эрфурте, чтобы принять конституцию. Работа палаты продлилась чуть больше месяца и окончилась вполне успешно, но уже не имела реального значения — к этому моменту Австрия начала активные действия в германском вопросе, и недавние союзники один за другим откалывались от Пруссии.
Бисмарк вошел в число депутатов Эрфуртского парламента и даже являлся его делопроизводителем, принадлежа к консервативному меньшинству и открыто высказывая свое скептическое отношение к проекту конфедерации. В первую очередь он критиковал положение, которое занимала Пруссия в центральных органах власти, явно несоразмерное, по его мнению, реальному соотношению сил. В верхней палате парламента ей, например, принадлежал один голос из шести, хотя население страны составляло 80 % населения конфедерации. Правители малых государств могли тем самым «вынудить короля Пруссии против своей воли следовать их решениям и исполнять их, так что этот могущественный монарх окажется исполнителем чуждой воли в своей собственной стране» — заявил Бисмарк с парламентской трибуны 15 апреля
[98]. Учитывая реальную расстановку сил, эти соображения выглядели довольно надуманными и использовались только для того, чтобы каким бы то ни было способом торпедировать опасный проект.
Летом 1850 года австро-прусский конфликт разгорелся в полную силу. Еще в мае по инициативе главы австрийского правительства Шварценберга, стремившегося нанести Пруссии ощутимое дипломатическое поражение, был созван конгресс по восстановлению Германского союза. 2 сентября во Франкфурте-на Майне собрался бундестаг. Пруссия и государства, входившие в конфедерацию, фактически бойкотировали оба этих органа. В Германии началось противостояние двух сил, которое достигло своего пика в ходе кургессенского кризиса.
Кургессен, одна из небольших северогерманских монархий, имел важное стратегическое значение, поскольку находился между основной частью Прусского королевства и Рейнской провинцией. Противостояние между курфюрстом, стремившимся сделать свою власть абсолютной, и общественностью достигло здесь такой остроты, что монарх попросил Германский союз ввести свои войска на территорию герцогства. Однако Кургессен являлся одновременно частью созданной пруссаками конфедерации, причем идею последней поддерживала именно оппозиция. Берлинские политики оказались в исключительно сложной ситуации. С одной стороны, они вовсе не желали безучастно наблюдать за тем, как австрийские части окажутся на жизненно важных коммуникациях. Кроме того, отказ от вмешательства фактически означал бы полное крушение конфедерации. С другой стороны, ввод войск означал бы по сути поддержку либеральной оппозиции в конфликте с законным монархом, что тоже было недопустимо.
В итоге прусские войска все-таки вошли в герцогство, что вызвало решительный протест Австрии, которая 21 сентября провела через бундестаг решение ввести в Кургессен контингенты Германского союза. Возникла угроза военного столкновения двух держав. При этом Пруссия находилась в международной изоляции — Россия, которая видела в любых внутригерманских переменах опасное нарушение установленного порядка, всецело поддерживала Австрию. Фактически к осени 1850 года прусская политика оказалась в тупике, из которого невозможно было выбраться без войны или серьезного дипломатического поражения.
Пруссия провела мобилизацию своей армии, однако всерьез о военном столкновении не думал практически никто из правящей элиты. Исключение составлял Радовиц, ставший 26 сентября министром иностранных дел и готовый идти до конца. Однако его влияние неуклонно падало. В середине октября министр-президент (глава правительства) Пруссии граф Бранденбург отправился в Варшаву, где встретился с российским и австрийским монархами и заверил их в готовности отказаться от конфедеративных планов и вернуться к дореволюционному устройству Германского союза. Это было отступление по всей линии, однако отступление в тех условиях спасительное. 3 ноября Радовиц был отстранен от должности — как писал Бисмарк, «от радости я верхом на стуле проскакал вокруг стола (…) Словно камень свалился с сердца»
[99].
29 ноября в Ольмюце было подписано знаменитое соглашение, в соответствии с которым Пруссия полностью отказывалась от конфедерации, обязалась провести демобилизацию армии и впустить контингент Германского союза в Кургессен. Шварценберг предпочел бы нанести противнику более серьезное дипломатическое, а лучше военное поражение, однако ему пришлось проявить умеренность под давлением из Петербурга. Николай I вовсе не был заинтересован в изменении баланса сил и чрезмерном усилении позиций Вены. Это позволяет некоторым историкам рассматривать Ольмюц едва ли не как тактическую победу Пруссии — при тогдашнем соотношении сил свести все к дореволюционному «статус-кво» было успехом. Тем не менее, современниками все произошедшее было воспринято как унижение, словосочетание «позор Ольмюца» прочно закрепилось в прусском политическом лексиконе. Действительно, Берлин потерпел серьезное внешнеполитическое поражение и, по большому счету, даже не смог сохранить лицо. Многие политики, особенно либерального направления, считали, что следовало начать войну, призвав на помощь германское национальное движение — однако именно этого больше всего хотел бы избежать прусский король.
