Квартира съемная, новая, чистая. Честно говоря, сам еще вещи не распаковал, так и лежат сваленными в углу спальни чемоданами. Не хотелось. Сам до конца не верил, что здесь задержусь. В конце концов, большая часть моих действий была вполне спланирована. Поймать эту неуемную дрянь, Воронцову, от выходок которой мягко говоря уже тошнит, потом – продать уже наконец квартиру, уехать в Японию.
И вехи плана не изменились. Почти что. Теперь я к этому всему еще и отчаянно хочу завоевать себе Энджи обратно. Иногда кажется – что-то получается. Чаще всего – кажется, что не получается вообще ничего. Так долго я её отталкивал, что она сама перестала верить в то, что мы в принципе возможны.
Поделом мне, на самом деле. Столько лажать просто нельзя. Никому нельзя. А столько лажать с бесконечно дорогим человеком – это вообще что-то из ряда вон. За такое обычно в аду горят, а уж никак не на место в сердце претендуют. А я претендую. Хватает наглости, да.
Энджи идет по съемной квартире как по минному полю. Оглядывается с таким видом, будто уже ожидает, что Юля, шурша чешуей и телепая языком, выползет из какого-нибудь темного уголка.
Я не тороплю. Понимаю, на самом деле. Видел, как долго она следила за дорогой, пока ехали. Будто сама выискивала, не преследует ли нас кто. позже успокоилась, но сейчас все равно подходит к кухонным окнам и долго-долго смотрит вниз, во двор.
Подхожу ближе, опускаю ладони на её плечи.
– Помнишь, что тут шлагбаум и охранник на пункте постоянно дежурит?
– Это не дает стопроцентных гарантий, – тихо откликается Энджи, – охранника можно обмануть, подкупить. Да мало ли что…
– Тебе отдохнуть надо, – замечаю тихо, – день был сложный, нервный. Тебе нужен душ, ужин и баиньки.
– Мне, кажется, сейчас и кусок в горло не полезет.
– Давай ты начнешь с душа. Если тебе не полегчает – значит, я не буду пихать в тебя еду.
Говорю, и сам понимаю, что практически вру. Если мой план не сработает – я могу и начать. Но стартовые ставки играют так, как надо. Энджи тихо вздыхает и сначала идет к брошенному в прихожей чемодану, а потом – плетется в душ, в обнимку с косметичкой и банным халатом. Ну и отлично. Сорок минут у меня есть, значит.
Спасибо оперативной курьерской службе, когда розовая от горячей воды и благоухающая кучей кремов Энджи выползает из ванной – на столе в кухне уже вовсю исходит вкусным паром коробка с “сюрпризом”.
И Энджи, уловившая запах, буквально как только вышла из ванны, проходит в кухню, прожигает меня взглядом насквозь.
– Бьешь ниже пояса, да, Ольшанский?
– Ну, если желудок у тебя ниже – да. Бью, – киваю с легкой улыбкой.
Она ужасно недовольно морщит нос, но падает на первый попавшийся стул и с отчаянным зверством вгрызается в кусок пиццы, который невесть как телепортировался из коробки прямо в её руки.
– И вфе-тахи тефя нафо уфить, Ойфанский.
Сама озвучивает – и сама тут же начинает ржать, понимая как это звучит. Хорошо. Смеется, значит её потихоньку отпускает. Никто, разумеется, не ожидает чудесного исцеления от всех страхов и тревог, но чуть-чуть-то расслабиться сейчас она может?
– И за что меня надо убивать? – интересуюсь, изо всех сил стараясь сейчас не расплываться мыслями. Увы, когда напротив тебя сидит такая дорогая, такая нужная, без всяких преувеличений – заветная, женщина, в одном только мягком белом халате, с еще влажными волосами и так соблазнительно жует… Сложно в таких условиях не расплываться на самом деле.
– Слишком много ты обо мне знаешь, – ворчливо откликается Энджи, на этот раз прожевав, – пицца с морепродуктами. Сейчас. Я ведь могла не оценить. Только потому, что у неё запах странный.
– Ну, на этот случай у меня еще был сырный вариант заказан и стандартная, с ветчиной.
– Три пиццы? – что-то в глазах Энджи мечтательно поблескивает, но потом она спохватывается. – Нет, пожалуй, спрячь их от меня подальше. Я ведь сожру, с меня станется с такого-то психоза. А что потом? Камаз вместо такси вызывать будем?
– Сомневаюсь, что три пиццы нанесут твоей фигуре такой колоссальный урон, – скептически покачиваю головой, – тем более, что я не намерен бросать тебя на произвол судьбы в этом вопросе. Разделю все тяготы.
Конечно, до третьей пиццы не добираемся. Энджи откровенно начинает соловеть на середине второй. И заметив, как часто она начинает промаргиваться и подвисать, я поднимаюсь на ноги.
– Пойдем, милая, – обнимаю её за плечи, увлекаю за собой. Пока ждал курьера – не особо терял время. Белье на кровати сменить вполне успел.
– У тебя две спальни? – Энджи пытается держаться, пытается о чем-то думать.
– Одна, – честно сознаюсь, – и кровать одна. Но её ты можешь занимать спокойно, я на диване в гостиной посплю.
Энджи, напружиненная и взъерошенная, как готовый к драке птенец, обиженно морщится. Кажется, кто-то очень хотел поскандалить на тему, кто где спит.
– Ну прости, – фыркаю, целуя её в висок, – в следующий раз меня отругаешь. Я не буду лишать тебя этого повода.
– Ага, дождешься от тебя, – ворчливо бухтит Энджи, но рвения ругаться у неё и вправду нет. Сытая, уставшая, практически измученная количеством впечатлений она не просто ложится в кровать – её туда притягивает. Как яблоки к земле силой тяжести. Только и меня она умудряется затянуть в эту пучину и заставить лечь рядом.
– Побудь со мной, пока не засну, – шепчет она уже по колено во сне, – я боюсь одна…
Боится она одна…
Смотрю на неё, спящую, такую пронзительно хрупкую, трогательную, смешную. Моя Страна Чудес, мой Оазис Волшебства… Как же хорошо, когда тебе нечего бояться, как же хреново, когда страхи обступают тебя стеной.
Встаю с постели, только убедившись, что спит она крепко, не просыпаясь.
Собираюсь тихо, даже двери открываю совершенно беззвучно.
Только выйдя из квартиры и спустившись на три этажа ниже, набираю Лекса.
– У нас есть плохие новости? – вместо приветствия Лекс решает продемонстрировать, какая хорошая у него интуиция в некоторых вопросах.
– Есть, – подтверждаю я, – а еще есть хорошая зацепка. Через час у тебя буду.
– Что ж, – Лекс тихо вздыхает, – позвоню Оле и скажу, чтоб сегодня меня не ждала. Надеюсь, ты везешь что-то стоящее.
А уж как я-то на это надеюсь…
На парковке у офиса Лекса я не паркуюсь, как следует, только выкручиваю руль резко, чтобы машина остановилась прямо перед носом так кстати вышедшего покурить моего приятеля.
– Запрыгивай, – рявкаю ему, опустив стекло, до того как он, глубоко ошизевший от такого моего появления, не ударился в перечисление того, что бы он сделал с моими родственниками за то, что не воспитали меня должным образом.
Лекс удивленно смотрит на меня, но мой серьезный настрой явно производит на него впечатление.
