Глава 3
Лондон
Провинциалы всегда едут в столицы, и их легко узнать по немного потерянному и в то же время надменному виду. Они отчаянно боятся, но при этом готовы на все. Тем, кому посчастливилось в столице родиться, никогда не понять этих парий, начинающих свою битву за жизнь. Не все они растиньяки – кто-то мечтает о любви, кто-то – о славе. Но в самый первый момент все – исполины, готовые перевернуть земной шар, – никто ведь еще не знает, что будет завтра. Нет пока ни боли, ни разочарования – только солнце встает над городом и обещает новый день.
Именно так чувствовал себя двадцатипятилетний ирландец Патрик Бранти (Бронте он станет чуть позже), когда приехал в Лондон погожим августовским утром 1802 года. Высокий худой юноша с ярко-рыжими волосами, как и подобает чистокровному ирландцу, да еще родившемуся в День святого Патрика, и бледноголубыми глазами не спал накануне всю ночь. Город сразу поразил его грохотом экипажей и нескончаемым шумом, который издавали прохожие, уличные продавцы, колокола церквей и дверные колокольчики, кареты и телеги, визитеры, то и дело стучавшие в разные двери, и почтальоны, – как писал позже его современник, “словно стук всех колес всех экипажей на свете слился в один скрежещущий, стонущий, грохочущий рев”. Но он и виду не подал, что испытывал почти что ужас, рожденный чувством заброшенности и полного одиночества того, кто впервые оказался на лондонских улицах. Он видел, как много вокруг нищих и попрошаек, и вспоминал свое детство. Патрик был старшим из десяти детей фермера, уроженца Ольстера Хью Бранти, до самой своей смерти еле сводящего концы с концами. В семье питались в основном хлебом, сделанным из картошки и овсяной муки (мучившая Патрика всю последующую жизнь диспепсия – как раз оттуда). В двенадцать он пошел работать подмастерьем к кузнецу, в шестнадцать сумел организовать сельскую школу, в которой был единственным учителем. Книги доставал где только можно, запоем читал в потемках (чем безнадежно испортил себе зрение), и “Путешествие Пилигрима в Небесную страну” проповедника Джона Буньяна, “Потерянный рай” Джона Мильтона, произведения Гомера и других греческих и римских авторов сделали невозможное: привлекли к нему внимание преподобного мистера Тая, методиста и друга самого Джона Уэсли
[1]. Мистер Тай сначала испытал его в качестве учителя собственных сыновей, а потом решил помочь ему получить настоящее образование. Сейчас он ехал с ним в Кембридж, в Колледж Святого Джона, где состоял почетным членом совета.
– Патрик, ты помнишь, как к нам приезжал преподобный Джон Уэсли?
– Конечно, сэр. Тогда он прочитал три проповеди за день, прямо на лугу возле мельницы, две из них под дождем. Не меньше сотни человек слушали его и не расходились до темноты.
– Что тебе запомнилось больше всего в его проповеди?
– “Пока можете, делайте все возможное добро любыми средствами, любыми способами, везде, где возможно, во всякое время и всем людям”. И еще – “Верою мы утверждаем не ритуальный закон, но великий, неизменный закон любви, святой любви к Богу и ближнему своему”.
– Хорошо. Ты слышал что-нибудь о его “Письме римскому католику”?
– Да, сэр.
– Тогда я хочу дать тебе совет… Когда мы приедем в Кембридж, не говори, что твоя мать была рождена в католической семье и, хотя отец твой протестант и прихожанин пресвитерианской церкви, она продолжает оставаться католичкой. И еще про твоего брата Уильяма… Я знаю, хотя ты и не говорил мне, что он участвовал в битве при Баллинахинч
[2]. Полагаю, ты не разделяешь его убеждения. Тот, кто слушал проповеди Джона Уэсли, должен страшиться тирании и насилия во всех его проявлениях, не так ли?
– Конечно, сэр. Я учту все, что вы мне сейчас сказали.
Увы, даже такому гордому ирландцу, как Патрик, который впоследствии прославился своим упрямством и эксцентричностью, приходится быть послушным и осторожным, если речь идет о покорении столицы и о попытке вырваться наверх из того слоя жизни, куда тебя при рождении поместил Господь Бог. Молодому Бранти это удалось в полной мере – в колледже этот деревенский парень из безвестного Эмдейла где-то на севере Ирландии учился бок о бок с ирландским пэром лордом Пальмерстоном, будущим премьер-министром Великобритании. Там же он поменял фамилию на Бронте, которая, во-первых, уже не напоминала о его ирландском происхождении, во-вторых, в переводе с греческого означала “удар грома”, а главное – вызывала ассоциации с великим адмиралом Нельсоном: в 1799 году король обеих Сицилий Фердинанд I пожаловал ему титул герцога ди Бронте. После Трафальгарской битвы 1805 года, когда пошел уже третий год обучения Патрика в Кембридже, фамилия казалась особенно привлекательной. Связи, приобретенные там, поддерживали его всю жизнь – благодаря им состоялось знакомство и с мистером Дженкинсом, английским священником в Брюсселе, к которому он через много-много лет направится через Ла-Манш вместе с двумя дочерьми. И тогда уже Шарлотта первый раз в жизни попадет в Лондон.
* * *
…В то утро они завтракали в гостинице “Патерностер кофе-хаус”, где много лет назад уже останавливался мистер Бронте. Собственно говоря, другой гостиницы в городе он и не знал, поэтому привез девочек сюда. Сегодня они надели свои лучшие платья: шуршали накрахмаленные нижние юбки, сияли свежестью белые кружевные воротнички.
– Эмили, ты не заметила, что официант не понял нас, когда мы делали заказ, и как-то странно улыбнулся?
– Шарлотта, перестань, тебе всегда все кажется.
– Вовсе нет. Прислушайся к разговору двух джентльменов рядом: они говорят иначе, чем мы. Боюсь, у нас жуткий акцент и какой-то местный выговор. Все сразу понимают, что мы из провинции.
– Меня это совершенно не волнует. Хуже то, что ты подняла меня в такую рань и не дала выспаться после дороги.
– Колокола звучали так громко, я не могла спать.
Собор Святого Павла – вон он, совсем рядом. Ты умывалась и даже не взглянула, а я видела в окно, как он плывет в тумане, словно корабль. Мой герцог Заморна встречался с Кристофером Реном
[3]. Я привела его в собор в тот самый момент, когда сын Рена поднимается на вершину купола, чтобы заложить последний камень. После тридцати лет работы и постоянного отсутствия денег!
– Вот в последнее охотно верю. Забудь Ангрию, Шарлотта. Мы едем учиться, чтобы открыть школу. Не зависеть ни от кого, в том числе и от официанта, который в самом деле несет нам вовсе не то, что мы просили. Забудь Ангрию, вспомни письмо Роберта Саути.
Вспомни! Как будто она когда-нибудь могла об этом забыть.
