Глава 12
Англия. Небо и свиток
И небо скрылось, свившись как свиток, и всякая гора и остров двинулись с мест своих.
6:14 Апокалипсис
Шарлотта снова забыла, как холодно в хауортском доме зимой и как хочется поскорее оказаться на кухне, где раскаленная печь. Она только что отослала старую Табби и другую служанку, заверив их, что сама почистит овощи к обеду, но вместо этого села поближе к огню и распечатала посылку, прибывшую в Англию из Бельгии на удивление быстро – через две недели – после ее возвращения. Это были книги, которые она заказала на все имеющиеся у нее бельгийские франки в магазине на рю Рояль. Шарлотта раскрыла одну и сразу же увидела иллюстрацию, воспроизводящую картину Страшного суда. Итальянское Возрождение. Джотто. Знаменитая церковь в Падуе с его фресками. В центре сцены Суда восседал Христос, который отталкивал грешников и благословлял праведников, а на самом верху, справа и слева, ангелы в доспехах сворачивали небеса, как свиток, открывая украшенные драгоценными камнями стены Иерусалима. Впрочем, изображения солнца и луны еще оставались. Если бы я нашла работу на континенте, как советовала Мэри, подумала она, я могла бы приехать в Италию и увидеть все это собственными глазами. Почему-то в Брюсселе возвращение казалось неизбежным и необсуждаемым – теперь же она вовсе не была уверена в том, что поступила правильно. Дома жизнь казалась налаженной и без нее: Эмили хозяйничала и не собиралась ни с кем делиться своей властью, Патрик Бренуэлл и Энн жили у Робинсонов в Торп-Грин, отец по горло был занят делами. Шестидесятисемилетний пастор активно участвовал в открытии новой церковной школы в Хауорте: к февралю 1844 года там уже обучалось 170 детей со всей округи. Плата за обучение была символической: два пенса в неделю, причем за это ученикам полагались еще книги, тетради, карандаши и грифельные доски. В вечерние классы ходили те дети, которые днем работали на фабрике. Понятно, что без щедрых пожертвований школа не могла бы существовать: добывать их и было обязанностью Патрика Бронте. Кроме того, он продолжал кампанию за чистую питьевую воду в Хауорте, а еще боролся со своим новым помощником мистером Смитом, который заступил на место незабвенного Уильяма Уэйтмена, но был непохож на него во всех отношениях. Смит окончательно потерял авторитет в глазах семьи, когда после отъезда гостившей у подруги Элен Насси в ответ на замечание пастора о том, какая она замечательная девушка, выдавил из себя: “Да, она прекрасная девушка, но… я полагаю, у нее совсем нет денег”. Шарлотта не преминула сообщить об этом Элен в письме – возможно, для того, чтобы та не питала лишних иллюзий.
Она напрасно волновалась: Элен была практичной особой, не привыкшей витать в облаках. Казалось, она уже смирилась с положением старой девы и даже находила в этом преимущества: относительную свободу и любовь братьев и сестер, чьим детям она отдавала все свое время. И это Элен писала теперь своим красивым почерком на картонной бумаге приглашения в новую школу сестер Бронте, которую решено было открыть прямо в пасторате, так как комнаты Патрика Бренуэлла и Энн оставались свободными, а большого наплыва учениц никто и не ждал, четырех-пяти девочек было бы для начала вполне достаточно. Она же предложила и цену: 35 фунтов в год за проживание, стол и базовое образование. Французский, немецкий, латынь, музыка и рисование предлагались за отдельную плату. В полдюжине карточек с извещением об открытии пансионата сестер Бронте, которые Шарлотта все-таки напечатала, содержалось еще трогательное упоминание о том, что каждой молодой леди будут предоставлены также пара простыней и наволочек, четыре полотенца и отдельные ложечки для чая и десерта. Жены викариев и просто состоятельных джентльменов Дьюбери, получив конверты с приглашениями, тут же садились писать вежливые отказы: они не сомневаются в высокой квалификации сестер Бронте, но их девочки уже определены в другие заведения. Никто в доме пастора не хотел признавать главную причину неудачи: если у детей бедняков не было выбора и они каждое утро уныло плелись вверх по Мейн-стрит к кладбищу и церкви в хауортскую школу, то родители со средствами избегали этого отдаленного гнилого места с дурной репутацией, где смерти следовали одна за другой. Вот удивились бы они, если б узнали, что спустя полвека этот заштатный городок – а Шарлотта в одном из писем по возвращении из Брюсселя назовет его “унылым местечком, захороненным вдали от мира”, – станет объектом паломничества и толпы почитателей романов Бронте хлынут на кладбище рядом с домом пастора, вытоптав там всю траву.
Очередное фиаско со школой не сильно огорчило сестер: как мы помним, Шарлотта и Эмили не любили – в отличие от Элен Насси и Энн Бронте – учить детей. Да и вообще они не слишком любили детей, которых в стенах их дома никогда и не было, если не считать того времени, когда они сами были маленькими. Вот если бы им встретились мальчики и девочки, способные так же, как они в их возрасте, придумывать поэмы и романы и не лениться часами рисовать и записывать их в тетрадках… но Англии бог послал лишь одну такую семью.
Мечтать и писать – вот что действительно занимало Шарлотту. Еще у Маргарет Вулер в Роу-Хедской школе она жаловалась в дневнике: “Неужто я обречена провести лучшую часть жизни в этом жалком рабстве, из последних сил сдерживая себя, чтобы не злиться на лень, безразличие и гипертрофированную ослиную глупость этих твердолобых тупиц, вынужденно изображая доброту, терпение и усердие?.. Я чувствовала, что могла бы писать великолепно, – я всей душой хотела писать. Дух Витрополя (придуманная детьми Бронте страна. – Н. А.)… теснился в моем сердце”
[15]. Известно, что юные фламандки вызывали у Шарлотты приблизительно те же эмоции. В этом отношении за прошедшие со времени Роу-Хед восемь лет не изменилось решительно ничего. Зато теперь ее ум и перо, отшлифованные Константином Эже, жаждали выхода. Красавцы и красавицы из ангрийских повестей больше не приносили удовлетворения. А главное – она тосковала. Она смертельно скучала по своему учителю и проигрывала в воображении разные варианты встречи с ним. Приехать в Брюссель инкогнито? Просто снять недорогой номер в гостинице и прийти не в пансион мадам, а, скажем, в школу для мальчиков? Увидеть его и сказать: “Месье, я не могу жить без вас. Только рядом с вами все имеет звук, и цвет, и запах, и смысл. Я напишу вам лучшие devoirs в мире – только не отвергайте меня. Позвольте мне быть подле вас, слушать ваши лекции, обсуждать с вами поэзию и литературу”. Или нет – осуществить давнюю мечту и отправиться в Париж. Потратить на это все оставшиеся деньги. И телеграфировать ему оттуда: я жду вас… он говорил, что у него есть любимое место – фонтан Марии Медичи в Люксембургском саду – значит, там, у фонтана Марии Медичи. И не думать, не думать о том, что будет, если он не ответит и не приедет. Не дождаться его и – броситься в Сену? Все лучше, чем жить так, как сейчас.
Она писала ему письма – и это стало главным смыслом и содержанием жизни. Писала по-французски: прятала за чужими словами подлинные чувства. Никто никогда не узнает, сколько всего писем она ему написала. До нас дошли всего четыре, и об их судьбе мы знаем только со слов детей четы Эже – Луизы и Поля, а они, как нетрудно догадаться, лица заинтересованные и пристрастные. По их версии, отец уничтожал письма Шарлотты и не отвечал ей, мать находила их в корзине для мусора, склеивала и бережно хранила в шкатулке для драгоценностей, где их и обнаружила после ее смерти в 1890 году Луиза. К тому моменту с даты написания первого сохранившегося письма прошло сорок шесть лет… И кто теперь узнает правду? А может, это Зоэ в ярости рвала их на мелкие кусочки, а Константин склеивал? И уж точно маловероятно, что он не отвечал на эти письма. Конечно, отвечал поначалу, в чем сам признался биографу Шарлотты Элизабет Гаскелл, когда в мае 1856 года она приехала в Брюссель. Больше того – Гаскелл утверждала, что месье Эже показал ей письма мисс Бронте, адресованные ему. Что, вынул из шкатулки жены? Что-то здесь не так. Интересна и судьба писем самого Эже, которые, как нетрудно догадаться, были драгоценны для Шарлотты. Здесь тоже есть версия, появившаяся у английских литературоведов совсем недавно, и о ней будет сказано в эпилоге, в связи с недолгим браком Шарлотты. Наконец, не ответить ни на одно письмо было бы как минимум невежливо, а Константин Эже имел репутацию в высшей степени благородного и воспитанного человека, да и с необычной ученицей его связывали отнюдь не только рабочие отношения, что признают даже его дети. Так или иначе, именно Полю и Луизе англичане обязаны тем, что письма Шарлотты хранятся сегодня в Британской библиотеке и избранные счастливцы могут подержать в руках эти тонкие, рассыпающиеся от времени листки, исписанные мелким почерком автора “Джейн Эйр” и “Городка”. И робость женщины викторианской эпохи по-прежнему борется там с сокрушительной страстью, и до сих пор непонятно, что побеждает. А будущая знаменитая писательница выглядит жалкой – но кто не жалок в лепете безответной любви?
