Шарлотта неожиданно для себя самой взяла его за руку. Так они молча сидели несколько минут.
“И это все?” – удивится современный читатель любовных романов? Все, больше ничего. Ведь мы наблюдаем викторианский роман, где в откровенном взгляде или соприкосновении рук жара, страсти и наслаждения было ничуть не меньше, чем во всем остальном.
После этого разговора в саду они неожиданно для себя самих стали близкими людьми. Им не надо было много говорить, чтобы угадать настроение другого, и они понимали друг друга с полуслова. Теперь Шарлотта перед общими занятиями в классе, открывая ящик своей парты, находила там подарки: новую книгу с надписью, предназначенной только для ее глаз, красивый блокнот или набор красок для рисования. Она краснела и старалась спрятать их поскорее, чтобы никто ничего не заметил, даже Эмили. А та и правда не замечала: она продолжала, помимо учебы, придумывать свои гондалские истории с такой страстью, что исписанные мелким почерком листки бумаги образовали уже солидную стопку в ее тумбочке. И сокрушалась только по одному поводу: что не может показать их Энн, с которой всегда была ближе.
Теперь Шарлотта часто по вечерам приходила в сад на заветную скамью. Она любила смотреть оттуда, как на втором этаже в молельной комнате зажигался свет: это означало, что все обитатели дома – католики – собирались для вечерней молитвы и хотя бы четверть часа ее никто не потревожит. Цветы сейчас пахли сильнее, чем жарким днем, на небе уже показалась луна. Вдруг она вздрогнула: прямо к ней быстро направлялась мадам Эже.
– Так это вы, мисс, расчистили здесь старые листья и отмыли скамейку от мха и плесени? Вам нравится это место?
– Верно. Если вы не против, конечно.
– Отнюдь. По вечерам вы свободны – надзор за ученицами не входит в ваши обязанности. Я только хотела бы, чтобы мои дети приходили сюда к вам и практиковались в английском.
– Конечно, я буду рада им помочь.
– И вот еще что, мисс Шарлотта: у меня к вам деловое предложение. Я намереваюсь уволить преподавательницу английского и предложить это место вам, а мисс Эмили, в свою очередь, могла бы давать девочкам уроки музыки. Жалованья не будет, но стол и проживание бесплатные. Кроме того, вы сможете продолжать свои занятия по французской литературе – вы ведь очень ими увлечены, не так ли? Месье Эже рассказывал мне о ваших успехах. Между нами так заведено, что каждый вечер он подробно описывает мне, что происходило за день.
(Непохоже на месье, чтобы он отчитывался перед вами, мадам, подумала Шарлотта. Зоэ же была довольна, что, вопреки просьбе мужа, который не уставал восхищаться талантами англичанок, не предложила им жалованья. Они наверняка примут ее условия, и экономия выйдет солидная.)
Шарлотта не раздумывая согласилась. Больше всего на свете ей не хотелось уезжать. Осталось уговорить Эмили, что было непросто. Та сразу заявила:
– Нет, мы должны отказаться. Патрик Бренуэлл опять без работы, все дни или лежит в кровати, или сидит в “Черном быке”, даже Уэйтмена туда стал водить. Ты же читала письмо папы? Брат не у дел – а сестры за границей?
– Но мы сможем помочь ему только тогда, когда откроем школу. Сейчас лето, все девочки в округе уже знают, куда поедут осенью. Давай напишем мисс Вулер и спросим совета, как и когда лучше разослать приглашения. Конечно, речь может идти только о следующем учебном годе.
– Тогда я хочу хотя бы ненадолго съездить домой вместе с Мэри – они отправятся в Йоркшир в августе.
– Эмили, это большие траты, ты же знаешь. Мы ведь не будем получать жалованья. Подумай, прошу тебя…
Каникулы в пансионе начинались 15 августа, в день Вознесения Девы Марии. После этого супруги Эже вместе с детьми и гувернанткой сразу уезжали отдыхать на море. Девочки тоже отправлялись на лето кто куда, и было похоже, что кроме сестер Бронте в пансионе останутся еще два-три человека, не больше. В предотъездной суете Шарлотта почти потеряла надежду увидеться с месье Эже наедине. Но он сам нашел ее рано утром, когда все еще спали, и протянул листок бумаги:
– Вот, это список того, что нужно прочесть. Темы для сочинений выберите сами. Не сидите все время на рю Изабель, погуляйте по городу, изучите окрестности. Полюбуйтесь брюссельским променадом – ведь до него рукой подать. Не скучайте, Шарлотта, – и он нежно провел рукой по ее щеке.
О, если кто и возносился к небесам в тот день, то это была Шарлотта Бронте! И, словно самая обыкновенная глупенькая деревенская девушка, чего только она не напридумывала себе в это утро.
А вот месье Эже искренне удивился бы, если бы ему сказали, что, в сущности, он соблазняет девушку и обещает ей гораздо больше, чем может дать. Он был горд ее успехами: Шарлотта сказала, что хочет написать книгу и посвятить ее Maître de littérature – своему Мастеру. Почему бы и нет? Ее devoirs блистательны, его ученицы никогда не писали ничего подобного. И хорошо, что осенью занятия продолжатся.
“Он все делал для нее, он выманивал ее наружу, баловал – он добивался ее любви”, – так напишет в 1870-м, задолго до публикации сенсационных писем Шарлотты к Константину, друг семьи Эже. Значит, для окружающих это не было тайной.
Проницательная Мэри Тейлор перед отъездом домой сообщила Элен, что сестры в Хауорт пока не вернутся: “Они совершенно благополучны и здоровы не только телом, но и духом. Они полностью удовлетворены настоящим положением вещей здесь. Я не могу тебе объяснить почему – это дело вкуса, но им хорошо чувствовать себя не в клетке, хотя в известном смысле это и менее комфортно”. Никто пока не догадывался, какими муками и душевной неволей скоро обернется для Шарлотты эта брюссельская свобода.
Глава 7
Горькая осень
“Он просто смотрел на меня. Так долго, молча. Что я говорила? Не помню. Что-то очень быстро, задыхаясь от волнения. Но я никогда не забуду его глаз – он будто ласкал меня, проникал в душу, он словно любовался мной – боже, мной, мной! Немолодой, некрасивой, так безвкусно одетой по сравнению с другими учительницами в их французских нарядах. С моими ошибками в разговоре, вызывающими у мадам презрительную усмешку: все-таки читать гораздо легче, чем тараторить на французском столь быстро, как они. И почему он так пристально и с улыбкой смотрел на меня? С улыбкой или… с любовью?”
Шарлотта так далеко зашла в своих мыслях, что звук голоса Эмили ее испугал.
– Что с тобой? О чем ты мечтаешь? Я предлагаю пойти в Нижний город: такая жара, а там узкие улочки.
– Нет, Эмили, мы не может пойти туда одни.
– Средь бела дня можем, конечно. Я не хочу идти наверх. Пойдем искать Escaliers des Juifs.
Escaliers des Juifs, или Jewish steps (можно перевести как “еврейские ступени”), – спросите о них кого-нибудь в бельгийской столице сегодня, и на вас посмотрят как на сумасшедшего. Брюссель времен сестер Бронте давно уничтожило время, и знаменательно, что в 1909-м, в год смерти короля Леопольда II, вошедшего в историю под именем Короля-Строителя – он даже реку Сенну убрал под землю! – как раз и было снесено последнее здание квартала Изабель – пансионат Эже. Нет сегодня и рю Изабель, осталась лишь рю Равенстейн (в бытность Шарлотты называвшаяся рю Сен-Лоран). Зато незыблемо и невозмутимо стоит генерал Бельяр, который и сегодня, как раньше, разделяет Нижний и Верхний город. Теперь разница между ними невелика, но прежде все было по-другому. Королевский, респектабельный Верхний и фламандский, с множеством старых церквей и монастырей, Нижний не хотели смешиваться. Увы, Нижний город приходил в упадок, и многие его средневековые улочки пустели: вплоть до XIV века там жили евреи, активно торговавшие со всем миром, однако их обвинили в краже и осквернении сокровищ церкви Святой Гудулы и изгнали. В память о Еврейском квартале ступени многочисленных спусков вниз, с рю Тераркен на рю Монтань де ла Кур, и назывались еврейскими. Они вели к доходным домам, заселенным в основном бедняками, так что юным английским леди без сопровождения там действительно не стоило появляться. Но Эмили искала уединения, а в Верхнем городе, где жизнь била ключом, найти его было невозможно. Поэтому она упрямо заставляла Шарлотту спускаться вниз и жадно наблюдала быт и нравы непарадного, нищего Брюсселя. Именно там она чувствовала себя в своей тарелке – это были ее персональные брюссельские “вересковые пустоши”. Шарлотта, как всегда, подчинялась сестре, и они, когда выпадало свободное время – а сейчас его было предостаточно, – подолгу рассматривали ступенчатые фронтоны старых зданий, заходили в церкви и лавки старьевщиков, которых тут было множество. Сама она предпочитала бульвары или окраины города, где обе рисовали с натуры.
