Но стоило ей сгруппировать факты в ином порядке, и стройная картина менялась до неузнаваемости. А главное, стоило ей отвлечься хоть на минуту, как в уме возникала совсем иная картина: она и Рорк на противоположных концах бездонной пропасти.
Ей было невыносимо такое смешение личной жизни с работой. Она ненавидела себя за то, что непрошеные мысли сами собой лезли в голову, когда ей надо было сосредоточиться на расследовании.
«Что, собственно, такого произошло? — спрашивала себя Ева, входя в кухню за новой, уже бессчетной чашкой кофе. — Что меня так расстроило? Неужели все дело только в том, что Рорк хочет разыскать какого-то агента ОБР, мне даже незнакомого, и пустить ему кровь?»
Они были в ссоре, хотя и не кричали друг на друга, не швырялись вещами, не хлопали дверьми. Скандала не было, и тем не менее они были в ссоре.
Брачные игры! Ева уже в достаточной мере овладела умением в них играть. Почему же теперь она не знала, что ей делать?
Они были в ссоре, потому что в его душе, подобно тигру, запертому в клетке, затаился гнев из-за того, что с ней сделали, когда она была ребенком. И на это накладывался гнев из-за того, что случилось с его матерью. Грубая жестокость, насилие, пренебрежение, забвение. Бог свидетель, они оба прошли через это и выжили. Почему же они не могут жить с этим дальше? Потому что сидящий в клетке тигр оттачивал зубы и когти…
Ева прошла через кухонную дверь на балкон и остановилась. Ее мучило удушье. Хотелось просто глотнуть свежего воздуха.
Как же она сама с этим жила? Работала. Да, иногда она пряталась за своей работой, доводила себя до изнеможения, до полного истощения, но она жить не могла без того, что давала ей работа: и сам процесс, и результат. Ей это было необходимо — не просто постоять над телом жертвы, а постоять за жертву, восстановить справедливость хотя бы в той мере, в какой позволяла система. Порой ее охватывала ненависть к этой системе. То, что удавалось восстановить, не всегда отвечало ее собственным представлениям о справедливости. Но она умела сохранять уважение даже к тому, что вызывало ненависть, и не нарушать установленные правила.
А кошмары? Разве они не были своего рода предохранительным клапаном, подсознательной отдушиной, позволявшей избавиться от страха, боли, унижения? Мира, наверное, могла бы снабдить ее целым ворохом замысловатых психологических терминов, объясняющих все это; Но в конечном счете кошмары оставались своего рода спусковым механизмом, воскрешавшим воспоминания, которые она могла вынести. Она не была вполне уверена, что сможет вынести все, что вспомнится, но старалась держаться.
И бог свидетель, ей было неизмеримо легче справляться с кошмарами, когда рядом был Рорк. Он помогал ей высвободиться из их вязкой пучины, он обнимал ее и одним своим присутствием напоминал, что больше они над ней не властны.
Но один путь Ева решительно отвергала: она не желала отвечать на жестокость еще большей жестокостью. Она только потому и носила свой жетон, что верила всем сердцем, всей душой в справедливость закона.
А он не верил.
Ева рассеянно взъерошила пятерней волосы, глядя на роскошное цветение позднего лета в расстилающихся у нее под ногами садах. В буйной зелени деревьев ей чудились блеск и роскошь мира, построенного Рорком для самого себя по собственному вкусу. Когда она познакомилась с ним, влюбилась в него, вышла за него замуж, она уже знала, что он не разделяет ее убеждений. Как знала и то, что никогда ей его не переубедить.
На каком-то глубинном, первобытном уровне они были противниками.
«Потерянные души», — как он однажды сказал. Так оно и было. Но хотя их многое объединяло, в этом основном вопросе они никогда не сходились.
Может быть, именно это противостояние так обостряло все, что происходило между ними? Может быть, именно поэтому их любовь была так пугающе сильна?
Его сердце было чудесным образом открыто ей и отзывалось на каждый ее зов. Он не прятал от нее свое горе, она дарила ему утешение, хотя не подозревала за собой такой способности и сама не понимала, как у нее это получается. Но она не могла — и знала, что никогда не сможет, — повлиять на его неистовый гнев, на этот тугой узел, спрятанный глубоко у него внутри, умело скрываемый под внешней элегантностью и светским лоском.
Может быть, и не стоило к этому стремиться. Может быть, если бы она сумела дотянуться до этого узла и распутать его, он уже не был бы тем человеком, которого она полюбила.
Но боже, боже, что ей делать, если он убьет человека из-за нее? Как ей это пережить?
Как им это пережить?..
Ева не знала, сможет ли она продолжить свою работу по розыску убийц, живя с убийцей. Страшась ответа на этот вопрос, она не заглядывала слишком глубоко.
Вернувшись в кухню, Ева налила себе еще чашку кофе, прошла обратно в кабинет и остановилась перед доской с фотографиями, решительно напомнив себе, что надо работать. Когда раздался стук в дверь, она рассеянно и с некоторым раздражением спросила:
— Что?
— Лейтенант, извините за беспокойство.
— О, Каро! — Ева даже немного растерялась, увидев на пороге своего кабинета секретаршу Рорка в безупречно строгом черном костюме. — Никакого беспокойства. Я не знала, что вы здесь.
— Я заехала вместе с Ривой. Вообще-то я еду на работу, но мне надо было обговорить с Рорком кое-какие детали… Впрочем, не в этом дело. — Каро нехарактерным для нее жестом беспомощно всплеснула руками. — Я хотела поговорить с вами перед уходом, если у вас найдется минутка.
— Да, конечно. Хотите кофе или еще чего-нибудь?
— Нет, спасибо, ничего не нужно. Я… я хотела бы закрыть дверь.
— Это можно. — Заметив, что взгляд Каро устремился к доске с фотографиями окровавленных тел, Ева решительно прошла к своему месту за столом и указала гостье на стул с таким расчетом, чтобы доска оказалась вне поля ее зрения. — Присаживайтесь.
— Полагаю, вам постоянно приходится смотреть на подобные вещи. — Каро все никак не могла оторваться от доски. Наконец она заставила себя отойти и сесть. — Вы к этому привыкли?
— И да и нет. Наверное, к этому нельзя привыкнуть. Но мне кажется, вы еще не совсем оправились. Может быть, вам не стоило так скоро возвращаться на работу?
— Мне необходимо работать. — Каро расправила плечи. — Вы должны меня понять.
— Да, я понимаю.
— Вот и Рива так думает. Я уверена, если она вернется к работе, это поможет ей восстановить душевное равновесие. Она сама не своя. Я — тоже. Мы плохо спим, но ради друг друга делаем вид, что все в порядке. Но я не для того пришла, чтобы об этом рассказывать. Вообще болтовня — не в моем духе.
— Не сомневаюсь. Вы всегда производили впечатление необычайно деловой женщины. Иначе и быть не может, раз уж вы управляете делами Рорка. Но если бы нечто подобное не выбило вас из колеи, я бы заподозрила, что вы робот.
