Готов биться об заклад, что вечером тот же Широ закидает меня вопросами. Если он вообще дотерпит до вечера, а не примется за это дело, едва только увидит меня снова.
Персефона повела меня прочь от тренировочного блока, в сторону административного. Она ничего не говорила, и даже не выглядела недовольной, скорее — обманутой. Создавалось ощущение, что она расстроена создавшейся ситуацией, но при этом не обвиняет в ней меня, а обвиняет… кого?
Вот это и был главный вопрос.
Мы вошли в шпиль административного здания и на лифте, — ого, тут есть лифт! — поднялись на самый верх, на шестой этаж. Персефона по-прежнему не проронила ни слова и только всю дорогу недовольно жевала губами.
Когда двери лифта открылись, мы оказались в огромном двухэтажном кабинете.
Кроме шуток, огромный двухэтажный кабинет с гигантским панорамным окном на противоположной от лифта стене, при взгляде из которого вся академия как на ладони должна быть. По бокам от окна стены скрывали за собой ряды книг, расставленных по нескольким десяткам полок.
Это все велоколепие располагалось на втором «этаже» кабинета, к которому вели две лестницы, с разных сторон «обнимающие» здоровенный письменный стол, величественно занимающий самый центр кабинета.
За столом сидел директор.
Стол и директор были первыми объектами, на которые падал взгляд любого, кто сюда придет.
— Курт! — недовольно начала Персефона, едва только шагнув из лифта. — Что это значит?
Директор оторвался от лежащей перед ним на столе раскрытой книги и поднял голову. Его очки привычно бликовали, скрывая глаза.
— Что именно, Персефона? — вежливо поинтересовался директор.
— Этот студент, Серж! — Персефона глазами указала на меня. — Ты же знал о том, кто он, правда?
— Студент, ты же сама сказала. — совершенно серьезно ответил директор.
— Курт!
— А что Курт? — вздохнул директор. — Если ты об инциденте в Винозаводске и о том, какую роль там сыграл Серж — конечно, я был в курсе.
— И ничего не сказал?
— А зачем мне что-то говорить? — директор пожал плечами. — В академии он только лишь один из студентов, разве нет? Какая разница, в какие заголовки газет и телерепортажей он попадал за ее пределами? Какая разница, что он делал? Он не преступник, не сумасшедший, он просто молодой человек, который однажды оказался не в том месте, не в то время и вынужден был делать не те вещи.
— Но он же опасен! — всплеснула одной рукой Персефона. — Он сейчас на занятии чуть не убил мне одну из самых сильных студенток!
— А ты что, их не контролировала?
— Конечно, контролировала!
— Так, значит, все было нормально?
— Все!.. Нет!..
Персефона задохнулась собственным возмущением и замолчала.
Директор Вагнер выждал несколько секунд, а потом заговорил снова:
— Персефона, скажи, зачем ты привела этого молодого человека ко мне? Что, по-твоему, я должен с ним сделать?
— Я не знаю! Для начала — его не стоило принимать!
— Это еще почему?
— Он… Он…
Так и не придумав причины, Персефона замолчала и покраснела.
— Просто потому что он проявляет свою силу в те моменты, когда чувствует, что ему грозит опасность? — вместо нее ответил на свой вопрос директор. — Так это нормально. И для людей нормально, и для реадизайнеров. Это называется «Инстинкт самосохранения», который свойственен всем живым существам на планете.
— Инстинкт убийцы?!
Я позволил себе слегка усмехнуться.
— Убийцы, солдата, называешь как хочешь. Главное — бойца. — директор назидательно поднял палец. — Того, кого мы здесь и готовим. Инстинкт живого оружия, защищающего человечество от даргов.
— Ладно, я поняла. — вздохнула Персефона. — Ты нашел себе очередного исключительного.
— Отнюдь! Я как раз-таки вижу в Серже самого обычного студента, который не нуждается ни в каких отдельных и дополнительных тренировках, как это было с Доминикой Висла или Келли Чемберс.
Услышав знакомое имя, я невольно вздрогнул и стал прислушиваться еще усерднее.
— В стенах академии Серж такой же студент, как и все прочие, и здесь он для того же, для чего все прочие. Так что и обращаться с ним следует, как со всеми прочими… Разве что не использовать его как демонстрационный манекен, раз это так… сложно заканчивается.
— Он сам вызвался!
— Я понимаю. — кивнул директор. — Но ведь он именно поэтому и вызвался, что желает стать сильнее и научиться контролировать свою внутреннюю силу. Желает посвящать этому каждую секунду, и постоянно прогрессировать. Так ведь, Серж?
Я молча кивнул.
— И именно поэтому я хочу, чтобы ты обучался так же, как все остальные. — наставительно произнес директор, обращаясь уже ко мне. — Ты до этого нигде не обучался, и твое управление праной происходит на сугубо интуитивном уровне, в чем мы в очередной раз только что убедились. Если ты будешь прыгать, не научившись ходить, ты очень скоро сломаешь себе ноги. Понимаешь, к чему я веду?
Я снова кивнул.
— Пожалуйста, не торопись. Осваивай всю технику постепенно. У тебя великолепные задатки, но сейчас ты используешь свой потенциал примерно как скальпель, при помощи которого вскрываешь консервную банку. Наделав ошибок сейчас, ты закрепишь их и они останутся с тобой на всю жизнь. Постарайся этих ошибок не делать, хорошо?
Я кивнул в третий раз.
Директор сноваа обратился к Персефоне:
— Мы закончили?
— Да, директор. — вздохнула она. — Я все поняла.
— В таком случае удачи вам. — улыбнулся директор, и, не дожидаясь, когда мы уйдем, снова уткнул взгляд в книжку.
Следующее занятие снова было с Персефоной — на сей раз это была теория управления праной, и проходило оно в блоке теории. Мы сидели за партами, в то время как преподавательница рассказывала о всех способах управления праной, которые перечислила Амина еще в первое занятие, на поле, и класс по очереди пробовал их, пытаясь определить самый оптимальный для себя, чтобы в будущем на его основе построить собственную, индивидуальную модель управления.
После обеда, для которого пришлось вернуться в общежитие, снова были занятия. Первое и второе вела Чел, и это было особенно необычно — наблюдать старую боевую подругу в роли предподавателя. Непрерывно улыбаясь и буквально светясь от своего статуса, через слова вставляя свое любимое «стало быть», Чел без умолку болтала. Сначала — о теории управления не только воздухом, но газообразными рабочими телами в принципе, рисовала на доске различные сложные схемы распределения праны во всем объеме газа, или в его части, и объясняла, как при помощи изменения давления газа в той или иной части заставлять его двигаться и обретать нужные формы. После этого было практическое занятие, на котором мы все пытались сделать простую вещь — заставить двигаться воздух внутри больших стеклянных трубок. Внутри каждой было приклеено перышко, служащее индикатором появления ветра. Все, что нужно было — это направить прану в небольшой объем воздуха с одного конца трубки, чтобы сделать его «податливым», поддающимся воле реадизайнерва. После этого его необходимо было «скомкать», повышая его давление, и после этого должен был зародиться сквознячок, тянущийся в область низкого давления надругом конце трубки.
