Макс поднес ее руку к губам.
— Знаешь, может быть, ты и купила уважение на краденые деньги, но благородство у тебя врожденное… Мне нужно кое-что закончить, а ты тем временем займись мороженым, ладно?
— Я сделаю взбитые сливки, и мы сможем есть пломбир в постели.
— Если я доживу до этого, то буду счастливейшим человеком на свете!
Тут зазвонил его сотовый телефон, исполнив начальные такты песенки «Удовлетворение», и Лейн не громко хихикнула.
— Напомнишь, на чем мы остановились, — попросил Макс и сказал в трубку: — Гэннон. — Затем его лицо осветила широкая улыбка. — Привет, мама!
Поскольку он явно не собирался выходить из комнаты, Лейн попятилась к двери. Но Макс схватил ее за руку и заставил вернуться.
— Значит, стаканы тебе понравились? Я хороший сын. верно? Твой самый любимый сын! — Он нахмурился и прижал аппарат к уху плечом, чтобы иметь возможность держать Лейн за руку и одновременно пить вино. — Внуки к делу не относятся. Это нечестно: Люк привозит их специально, чтобы подмазаться к тебе… Стой на месте! — быстро сказал он Лейн, отпустил ее руку и перехватил телефон. — Да, я еще в Мэриленде. Мама, это моя работа. — Он сделал паузу, слушая мать. — Нет, я не устаю от гостиничных номеров и ресторанной еды. Не сижу за компьютером до одури и не падаю с ног. Что я делаю? Сижу в гостях у одной очень сексуальной рыженькой, с которой познакомился не сколько дней назад. Мы собираемся есть взбитые сливки.
Лейн ахнула, но Макс и глазом не моргнул.
— Я не выдумываю. С какой стати? Она здесь. Хочешь поговорить с ней? — Гэннон отвел аппарат от уха. — Она говорит, что я, очевидно, смущаю тебя. Это верно?
— Да!
— Мама, похоже, ты была права. Ее зовут Лейн, и она самая хорошенькая девушка на свете. Ты не возражаешь против рыжих внуков?
Он подмигнул и снова отвел телефон от уха — теперь на добрых пятнадцать сантиметров. Лейн, стоявшая на другом конце кухни, слышала громкие восклицания, но слов разобрать не могла.
— Нет проблем: у меня есть еще одна барабанная перепонка. Да, я от нее без ума. Да. Конечно, я это сделаю. Она — нет. Как только… Хорошо, мы это сделаем. Мама, успокойся, ладно? Да, я очень счастлив. Серьезно? Раз так, немедленно позвони Люку и скажи ему, что я твой любимец, а он у тебя на втором месте. Угу. Угу. О'кей. Я тоже целую тебя. Счастливо. Макс закрыл аппаратик и сунул его в карман.
— Я — ее любимый сын, ясно? Пусть Люк почешется! Велено передать, что она не может дождаться встречи с тобой, что мы должны приехать в Саванну и устроить маленькую вечеринку в честь нашего обручения. На языке Марлен это означает сбор пары сотен ее ближайших друзей и родственников. Никакие отговорки не принимаются. Мать будет несказанно рада, если ты позвонишь ей завтра утром. К тому времени она при дет в себя, и вы вволю наболтаетесь.
— О боже…
— Марлен готова полюбить тебя, потому что я уже сделал это. Кроме того, она в восторге от того, что я решил остепениться и обзавестись семьей. От того, что ты сумела понять, какое я сокровище. Короче говоря, у вас с ней много общего.
— Мне как-то не по себе…
— Держи. — Гэннон снова вынул телефон и сунул его Лейн. — Позвони своей маме, расскажи ей обо всем и позови меня. Тогда мы будем на равных.
Лейн уставилась сначала на аппарат, а потом на Макса.
— Так это не сон?..
— Верно, черт побери.
— Ты действительно хочешь жениться на мне?..
— Стадию желания мы уже прошли. Я женюсь на тебе. И только попробуй передумать! Марлен задаст тебе такую трепку, что мало не покажется.
Лейн засмеялась, в два прыжка пересекла кухню, прыгнула в объятия Макса, обвила ногами его талию и впилась в губы.
— Я всегда хотела побывать в Саванне. — Она забрала телефон и положила его на стойку.
— Ну что, будешь звонить матери?
— Я сделаю это позже. У нас с ними два часа разницы. А мы используем это время для других дел.
Поскольку Лейн начала покусывать мочку его уха, было ясно, какие дела она имеет в виду. Макс подхватил ее крепче и понес к двери.
— А как насчет домашних обязанностей?
— Плевать на обязанности!
— Мне нравится твой образ мыслей.
Лейн провела языком по его шее — сначала сверху вниз, а потом снизу вверх.
— Ты сможешь донести меня до спальни?
— Милая, в таком состоянии я мог бы донести тебя до самого Нью-Джерси.
— Мы забыли про взбитые сливки! — ахнула Лейн, когда Макс начал подниматься по лестнице.
— Займемся ими позже.
Она опустила руки и вытянула рубашку из его джин сов.
— Согласна. — Ладони Лейн скользнули под рубашку и легли на его мускулистую грудь. — Ах, как я люблю твое тело… Я обратила на него внимание, как только увидела тебя в первый раз.
— Я могу сказать то же самое.
— Но это не было главным.
— А что было? — спросил он, повернув к спальне.
— Твои глаза. Я увидела их и лишилась дара речи. Просто потеряла голову. — Они упали на кровать, но Лейн продолжала обнимать его руками и ногами. — А когда ты пригласил меня на обед, я подумала — нет, скорее почувствовала, — что у нас с тобой будет безумный и страстный роман.
— Да уж… — Макс возился с пуговицами ее блузки.
— А теперь я выхожу за тебя замуж! — Довольная Лейн стащила с него рубашку через голову и бросила ее на пол. — Макс, я должна тебе кое-что сказать… Если бы ты не понравился Генри, я бы все равно спала с то бой, но замуж бы не вышла.
Он опустил голову и слегка прикусил ее сосок.
— Справедливо.
Лейн выгнулась дугой, потом перекатилась на бок.
— Я бегала бы к тебе украдкой от него. Хотя мне было бы стыдно…
— Ты у нас известная потаскушка.
Она откинула голову и громко расхохоталась.
— О боже, как мне хорошо!
Макс провел ладонями по ее бокам и бедрам.
— Можешь не рассказывать.
— Макс… — Лейн с нежностью погладила его по голове, а потом обняла ладонями лицо. — Я люблю тебя, Макс. И буду тебе хорошей женой.
В ней было все, чего он хотел, сам не подозревая об этом. Те странные и милые черточки, которые составляли ее сущность и делали милее всех на свете.
Изнемогая от любви, он привлек Лейн к себе, и, когда она протяжно вздохнула, этот звук прозвучал как музыка. От ее кожи и губ было невозможно оторваться. Внезапно Максу пришло в голову, что с ней легко быть нежным. Неужели до сих пор никто этого не замечал? Да, все считали Лейн умной, сообразительной, рассудительной и практичной, но говорил ли ей кто-нибудь, что она дороже всех на свете?
