Мотя поняла, что пора спасать гения современного программирования, и сказала:
— Всегда надо радоваться, что кто-то жив, поэтому всё правильно.
Эндрю, решив, что иногда лучше промолчать, начал читать с экрана:
— Хозяйка ресторана Лаура Завадская, вдова польского бизнесмена, приехала к нам пять лет назад. Никаких намёков на то, что она русская, кроме совершенно чистой речи без акцента, у дамы не наблюдалось. Да и это не такая уж большая редкость, многие поляки такого возраста учили русский язык в школе и прекрасно им владеют.
— Но… — помогла другу Мотя, понимая, что все в напряжении, а он по-театральному тянет паузы.
— Но, — не удержался Эндрю и расплылся в улыбке, — её подвела лень. У мадам закончился срок водительского удостоверения Польши. Ехать обратно ей, видимо, не хотелось или же на это всё-таки были причины, она решила оформить российские права. Но и тут, как ей казалось, пошла по пути наименьшего сопротивления, предоставила в ГАИ восстановленную справку об окончании обучения в автошколе на имя Лилии Роговой и документ, удостоверяющий, что при вступлении в брак поменяла не только фамилию и гражданство, но и имя. И если бы не желание мадам ездить за рулём и не учиться, то мы бы её не вычислили.
Нагруженные новостями девушки переместились на кухню, чтобы выпить на этот раз уже чаю, а Эндрю начал усиленно выполнять поручение шефа, и когда Зинка вернулась, всё было готово. Информацию удалось накопать преинтереснейшую.
— Мира, ты узнаёшь эту девушку? — спросила Зина, показав ей плохое фото, напечатанное Эндрю на принтере. — Похожа ли она на официантку, что тебя обслуживала в «Цветике-семицветике»?
— Я не знаю, — сказала Мира, покачав головой в разные стороны, — я и не смотрела на неё, она была в наряде индианки, какой-то платок, много блёсток, это отвлекает от лица.
— Согласна, — сказала Зина, — поэтому, девочки, надо съездить в «Цветик-семицветик» показать фото девушки, с кем-то она наверняка общалась без грима. Стася, естественно, не может туда ехать, поэтому остаешься, Мотя, ты.
— Нет, — сказала твёрдо Станислава, — можно я поеду. Одна. Я справлюсь.
Зинка привыкла раздавать людям доверие авансом, она была уверена, что оно помогает не только делу, но и личности, помогает поверить в себя.
— Хорошо, — тут же согласилась Зинка. — Мира, тебе надо сделать один звонок и съездить домой за вещами. Тебя сопроводит Феликс. Алексей тоже уже подъезжает, говорит, что Марк Рейлих пьян в доску, поэтому я вызвала врача.
— Зина, звонил полицейский и сказал, что у всех без исключения родственников Даниила Важнова алиби подтвердилось, а их вредный дед специально наговаривает, желая подставить кого-нибудь из домашних. Они пока не поняли, из вредности или у него есть какой-то план, — отчиталась Матильда.
— Подтвердилось или просто плохо проверяли? — вздохнула Зина, понимая, что лучше было бы сделать это самим. — Мотя, позвони нашему полицейскому и уговори его вместе со следователем, который ведет это дело, приехать к нам вечером, лучше сюда, в гостевой дом.
— А что у нас намечается вечером? — поинтересовалась Матильда, снова закусывая селёдку конфетами.
— А вечером у нас представление, мы нашли убийцу, — буднично сказала Зинка, словно сообщила о том, что сегодня понедельник, — а сейчас мне срочно нужно в основной дом. Кое-кто может наделать кучу глупостей. Кстати, на твоём месте я бы купила тест. Либо ты стала очень неразборчива в еде, либо беременна, селёдка с конфетами — это неспроста.
Зинка, сказав последние слова, развернулась и вышла из кухни, загруженная мыслями, оставляя свою подругу с селёдкой в руках и большими, округлившимися до предела глазами.
Июнь 1992
Берег Балтийского моря
Мишка до воя в ушах мечтал вернуться в прошлое. Как же много мы делаем ошибок в своей жизни в молодости, в период неуверенной юности. Когда ради того, чтоб утвердиться в глазах других, мы готовы на всё. На предательство готовы, чтоб стая приняла тебя, чтоб стать среди них своим, а лучше и вовсе вожаком. Какая это огромная глупость, граничащая с сумасшествием, присущая исключительно юности. Но самое страшное даже не то, ужаснее всего, что от этого не уйти, что с этим грузом приходится потом идти всю жизнь, страдая от невозможности всё исправить. Их классная учительница, женщина возрастная и опытная, вздыхая, говорила: «Дорогие мои, берегите честь смолоду, позже вам хватит ума её не замарать, а вот в шестнадцать кажется, что это всё глупость. Молодости вообще кажется, что она вечна и ей всё прощается. Нет. Поверьте мне, каждый ваш поступок будет идти за вами до могильной доски, и только вы решаете, будет он тянуть вас камнем на дно или возвысит».
Мишке всегда казалось это демагогией и скорее всего чем-то личным, что гнетёт именно его учительницу, и только сейчас, в двадцать два года, он понял, что та была полностью права.
Когда-то Мишка смалодушничал и рассказал друзьям Тайну. Да, именно тайну с большой буквы. Ту, что передавалась у них из поколения в поколение по мужской линии. Тайну-предназначение. Мишка, только повзрослев, понял, как дед тянул до самой смерти, чтоб передать ему эти знания. Насколько это было важно для него и насколько он во всё это верил. Мишка же чересчур легкомысленно отнёсся к информации, которую пытался донести до него дед. Он не принял её всерьёз, а Берендей поверил, тот словно шестым чувством понял, что это правда. Мишке сначала льстило это всеобщее внимание, этот культ истории, которую принёс в компанию он, но позже понял, что ошибся.
Из-за этой тайны уже погибла Поля, Мишка до сих пор был уверен, что это так, но доказать ничего не мог. Берендей тогда всех вытащил на развалины старого замка и приказал искать ход, он просто был уверен, что святыня там. Мишка же тогда явно осознал, что стоит остановиться и под надуманным предлогом ушёл. Все пять лет, что прошли с того вечера, он корил себя за малодушие. Плакса говорила, как Мама ударил Полю, никто не видел, они все разбрелись в разные стороны, но Мишка знал точно, Мама бы не смог, кишка у него тонка.
— Отдай мне крестраж и кольцо, — звучали в его голове слова Берендея. — Зачем они тебе? Я найду святыню. Я узнал, что там, там, скорее всего, Ковчег Завета. Ты хоть представляешь, что это? — сейчас они, как в детстве, сидели у костра и на палках пекли картошку.
— Этим не может владеть один человек, — отвечал Мишка ему словами деда, но тот не слышал его, он словно был одержим.
— Глупости, — хохотал Берендей, подбрасывая дрова в костёр, — пойми, мы станем всемогущими.
— Святыню не могут использовать люди, тамплиеры поклялись охранять её, — сопротивлялся Мишка, глядя в костёр.
— Ты же знаешь, что я добьюсь своего, — сказал Берендей, — время смутное начинается, а я знаю людей, которые не побрезгуют и убийствами. Сначала пропадёт твой отец, потом мать собьёт машина, а ведь у тебя ещё жена и маленький ребёнок. Думай, Тамплиер, даю тебе время до утра. Я и так долго ждал, но думаю, что всему свой срок и твой исчезнет на рассвете, — закончил свою пламенную речь Берендей и ушёл спать в палатку.
