– Здравствуй, хозяин, – спокойно сказал нойда, поворачиваясь к нему. – Я знахарь из лопарских земель, мимо вашей деревни проходил. Твоя жена Велена послала меня сюда.
– Велена? – сразу помрачнел Радко, недоверчиво разглядывая чужака. – Ишь, знахарь… Мне знахари не надобны. Я здоров.
– Выглядишь-то не очень.
– Да и ты, прямо скажем, не красавец, – огрызнулся рыболов. – А уж пахнешь! Хоть искупался бы!
– Там, что ли? – нойда указал на темную озерную воду и полюбовался смущением на лице мужика. – От той водицы чешуёй обрастёшь. Может, домой вернешься? Жена скучает по тебе…
– Да не скучает она, – с досадой сказал Радко. – Злится больше. А мне тут хорошо в лесу. Одному легче дышится…
– Одному?
– Ну конечно, и про Ивушку разболтала…
Рыболов снова вздохнул, подбоченился и с вызовом сказал:
– Да, я полюбил Ивушку! И что с того? Разве богами заповедано, чтобы мужчине целый век одна женщина была мила? А если другая тоже милой стала?
– Хоть с тремя милуйся, мне какое дело, – пожал плечами нойда. – А где ж твоя новая хозяюшка?
– А тебе она зачем? – тут же насторожился мужик. – А-а, так ты не знахарь! Ведун небось, чародей! Думаешь, ты первый сюда явился? Велена уж бабку-ворожею с горелыми костями сюда подсылала… На каждом шагу языком треплет, дескать, я с навкой связался, спасите его… А я не хочу, чтобы меня спасали!
– Это-то я вижу, – кивнул нойда.
– Вцепилась, как репей, – продолжал ворчать Радко. – Брось да брось Ивушку… Не мытьем, так катаньем! Ты ж ее видел, Велену мою? С виду девчоночка-голубоглазка, нос в конопушках… Пока сватался, думал, тихоня – все личико опускала, улыбалась, платочек в руках мяла. А поженились – словно в капкан угодил…
Нойде представилась Велена, макушкой своему рослому мужу хорошо если по плечо. Он мысленно усмехнулся.
– Ивушка совсем другая! – продолжал Радко и тут же заулыбался. Он как будто устал молчать в лесу и теперь не мог наговориться. – Ласковая, нежная! Одна она у меня отрада! Я может, до нее и ласки от женщин не видал… Как вспомню ту ночь, когда мы встретились… Ясный месяц в небе светил, Ивушкины очи нежностью сияли…
– Не месяц, верно, луна полная? – подсказал нойда.
Радко осекся, подозрительно глянул на собеседника.
– Ступай прочь, ведун, – резко сказал он. – Ишь, взялся выведывать! Мне твоя помощь не надобна. А жене передай…
Радко явно хотел в сердцах сказать что-то резкое, но осекся.
– … передай, что зря она меня бранит, я ничего худого не делаю. А допечет, вообще уйду из этих мест!
«Никуда ты не уйдешь, не грозись, – подумал нойда. – Потому что Ивушка твоя никуда не уйдет. Здесь ее нора…»
И поглядел на кочковатую трясину у дальнего берега, откуда раздавалось многоголосое лягушачье кваканье.
– Забыл спросить, – обернулся он. – А детки ваши где?
– Детки? – в замешательстве повторил мужчина. – Какие детки?
* * *
Нойда стоял на берегу, вглядываясь в призрачные ночные сумерки. В землях словен в эту пору ночи еще были светлые. Конечно, не такие, как на родном Змеевом море, где летом ночи от дня вовсе не отличить, – а все же до настоящей темноты далеко. Но лесное озеро ночью выглядело еще хуже, чем днем. Оно казалось черной пропастью в шелестящих берегах. Туман клубами вытекал из камышей и расползался над неподвижной водой. Нойде чудилось, что оттуда на него смотрит множество хищных глаз. Сейчас они могут видеть человека намного яснее, чем днем…
Над осокой порхали белые мотыльки, будто потерянные души. Белели тонкие березки над трясиной. Звенели невидимки-комары, слетаясь на живую кровь.
Нойда глубоко вздохнул. Подошел почти к самой воде, вытянул руку и зашептал, призывая одного из меньших сайво. Бубен он нарочно оставил в березовой роще, где собирался переночевать. Он не хотел спугнуть болотницу раньше времени.
Вскоре пахнуло ветром, захлопали крылья. Нойда закрыл глаза и ощутил, как в кожаный рукав вцепились когти.
– Здравствуй, брат, – прошептал он, не открывая глаз. – Что видел?
«Остров», – раздалось в голове.
– Так…
Нойда открыл глаза и нашел взглядом березки. Там прибился к трясине плавучий островок. «Вот оттуда она и приходит».
Над лесом, наливаясь белым светом, вставал месяц.
«Близко новолуние. Она сейчас слаба…» – подумал саами, чувствуя, как разгорается внутри предвкушение битвы. Оно сидело в нем с прошлого вечера. Словене обидели его ни за что, ни про что. Злость с обидой все еще жалили изнутри, требуя выхода.
Нойда велел себе успокоиться. Он, впрочем, не думал, что дело будет слишком сложным. Да и сам еще не был уверен, не зря ли во все это полез. Какое ему дело до здешней нежити, хоть бы она и положила глаз на человека?
«Она уж точно не та, кого я ищу. Та правила морем, эта – заросшей камышом лужей…Та губила дружины, эта гложет незадачливого рыбака. Он мог бы и остеречься, да не слишком, видно, хотел… Будто сам не знает, что не надо смертным связываться с лесными и водяными духами…»
Месяц поднимался все выше, но болотница не шла. Неужели почуяла опасность? Нойда движением руки отпустил сайво и постарался весь раскрыться, являя мнимую безобидность. Широко зевнул, будто собирался заснуть. И в самом деле вскоре ощутил легкую дрему. В таком полусне удобно высматривать тех, кто скрывается от обычного зрения… Да – болотница была здесь, и уже заметила его. Но все равно сидела в своем логове на островке. Знать, чего-то боялась…
Придется подманивать.
Нойда вошел в воду по колено. Озеро было на удивление теплым – прогрелось за день. А все равно противно…
Он упустил миг, когда появилась болотница. Возникла из зарослей тростника и легким шагом пошла по краю трясины в его сторону. Нойда даже поверил бы, что это обычная девушка, если б своими глазами не видел, где она идет. Вчуже холодно становилось в животе, когда она ступала рядом с бездонными окнами. Хотя ей-то бояться точно было нечего.
Тоненькая черноволосая девушка остановилась, подняла голову. Нойда видел: она принюхивается.
«Ах вот как…» – подумал он. Холод пополз по рукам. Так чувствует себя охотник, который пошел на оленя – а нарвался на шатуна…
«Это не обычный болотный дух, это шева-упыриха!»
Черноволосая теперь смотрела прямо на него, улыбаясь.
Нойда, не сводя с нее взгляда, медленно и осторожно отступил на шаг, намереваясь незаметно выйти из воды.
И в этот миг чьи-то зубы впились ему в обе ноги, под колени.
Острая боль тотчас сменилась головокружительной слабостью. Лес и озеро поплыли вбок, месяц покосился в небе. Нойда покачнулся, силясь устоять, но колени подогнулись сами собой. Казалось, жизнь стремительно вытекает его него вместе с кровью. Хуже того, все суставы сковало странное оцепенение, – вцепившиеся в него твари, не иначе, были ядовиты. Огромным усилием нойда сделал шаг назад и упал навзничь, плюхнувшись на мелководье. Утонуть там было негде, но никто и не собирался его топить. Вода рядом с ним бурлила; извивались гладкие, блестящие черные тела, острые как иглы зубы все глубже и крепче впивались в его плоть, жадно высасывая кровь. Нойде стало дурно, то ли от омерзения, то ли от яда; он уже не чувствовал ног.
