– Коснись его посохом, – велел мне Араим. – И повторяй за мной. Хаш-шаим. Аш-шаим. Ахава-шаим.
Я повторила непонятные слова, а жрец неожиданно достал из складок одежды нож и резко полоснул сначала по своему запястью, а потом – по моему.
Кровь потекла по пятиграннику, и основание храма снова содрогнулось. Пустыня застонала, барханы заволновались, и мне показалось, что мы находимся на утлом суденышке в разбушевавшемся океане. А огненные буквы опять закружили вокруг меня, ринулись вниз, легли на одну из сторон артефакта и впитались внутрь, оставляя четкую, словно выбитую золотом надпись. Она действительно состояла из выражений на нескольких языках. Древнеаранейские слова чередовались с древнегирхскими и асейскими, в середине было несколько сидонских, а последняя строка состояла сплошь из витиеватых закорючек ирингов.
– Сможешь прочесть? – Спросил меня Араим, и в тот же миг все стихло.
Я присмотрелась и медленно прочитала вслух:
– Сила огня, сила крыльев и сила души – вот то, что подарил своим сынам Орий. Но они все утеряли. Угроза прошла над крылатыми и растворилась в пустыне, забрав их суть, а кровь сильных рассеялась по миру. И покуда не придет тот, кто сможет соединить в себе все три силы, угроза не исчезнет.
– Это все?
– Нет, тут есть еще одна строка. Она гласит: – «Чтобы получить то, что утерял, отдай. Отдай свое и прими свое, так говорит Орий, Отец Двуликих».
– Древнее пророчество, – благоговейно произнес Араим и посмотрел на своих собратьев.
Те стояли молча, будто закаменели, но на их лицах легко читалось волнение.
– А что означает это пророчество? – Тихо спросила у Араима, но ответить тот не успел. Вдалеке раздался низкий грозный рык, и жрецы вздрогнули.
– Кто это? – Прошептал один из них, а остальные напряженно переглянулись и неверяще покачали головами.
– Этого не может быть, – тихо произнес Араим, но в его голосе прозвучала надежда.
Казалось, старик очень хочет поверить, и в то же время боится этого.
Рык повторился, и я неожиданно почувствовала, как внутри что-то дрогнуло, откликаясь на этот странный зов. И меня потянуло туда, к нему, в алеющие пески пустыни. И сердце вдруг запело в груди, все ускоряя и ускоряя свой бег.
– Неужели это возможно? – Удивленно произнес один из жрецов.
А я смотрела на заходящее солнце и не могла понять, что со мной происходит. Внутри со звоном лопались какие-то нити, кровь по венам бежала яростно и быстро, и я чувствовала ее ток, и готова была закружиться, отдаваясь бурлящему внутри счастью. Оно захлестывало душу, переливалось через край и влекло меня в окрашенные закатом пески.
И я не удержалась. Сделала шаг. Потом второй. Оставила посох на одном из барханов и, приподняв подол арайи, побежала к горизонту.
Рональд Хаксли
Звонок переговорника раздался в тот момент, когда мы подъехали к приграничному Аверону.
– Милорд, нера Грей в Гирхе! Она у жрецов, собирается провести какой-то ритуал, – раздался в трубке взволнованный голос Джеймса, и меня словно ледяной водой окатило.
– Точное место знаешь? – Сдерживая волнение, спросил эрха.
– Книги сказали, что это рядом с руинами главного храма Двуликого. Поторопитесь, милорд!
Я коротко расспросил слугу, как ему удалось выяснить, где находится Дилли, и, выехав за город, прибавил скорость. Рамобиль уверенно рассекал заметенную песком дорогу и мчался вперед. Границу мы пересекли в считанные минуты, и вскоре перед нами оказалась Гирха. Солнце низко висело над горизонтом, пески скрипели свою заунывную песню, а встречающиеся по дороге гиры провожали рамобиль внимательными взглядами.
– Сколько здесь бываю, все время жду ножа в спину, – хмыкнул сидящий рядом Уэсли. – Странный народ. Непонятный.
– Хочешь сказать, им не за что нас ненавидеть?
– Хочу сказать, что предпочел бы, чтобы твоя Аделина выбрала какое-нибудь другое место для своих приключений, – вздохнул Бриан и похлопал по карманам, отыскивая сигареты. – Шасс! Кажется, забыл портсигар в Сумахе.
– Ничего, меньше дыма – чище думы.
Я отвечал машинально. Все мысли были заняты Дилли. Если с ней что-то случится… Сердце захлестывало страхом и какой-то отчаянной, почти животной яростью. И мне казалось, что внутри меня мечется огромный, несговорчивый зверь. Этот зверь норовил взломать сознание, рычал, заставляя подчиниться, и лишь чудовищным усилием воли мне удавалось держать его на привязи. Вот только я не мог сказать, как долго выдержу.
– Рон, давай я поведу, – в голосе Бриана прозвучала озабоченность.
Друг чувствовал, что со мной происходит. Но в душу не лез, и за это я был ему благодарен.
– Нет.
– Ты не отдыхал с самой столицы.
– Я не устал.
Так и было. Сила, бродившая внутри, давила усталость на корню. И я все сильнее утапливал педаль в пол, взрывая тишину пустыни низким ревом мотора.
– Шасс, и чего Рори возится? Уже скорее бы доделал свои портальные камни! – Пробормотал Уэсли. – Десять лет экспериментирует, а толку ноль. А нам бы сейчас один такой камешек не помешал. Раз – и ты уже на месте, и не нужно глотать проклятущую гирхскую пыль. Рон, а ты уверен, что нам в эту сторону? – Отплевываясь, спросил друг.
– Да, – вырвалось из горла низким рыком.
Песок скрипел на зубах, но я его почти не замечал. Внутри все сильнее горело нетерпение – успеть, остановить ритуал, не дать Дилли рисковать собой. Проклятье, ну почему она согласилась?! А если с ней что-то случится? Еще и гул этот. Он стлался по пустыне, проникал в мозг, выворачивал душу своей невыносимой силой.
– Откуда этот звук? – С трудом выталкивая слова непослушными губами, спросил Бриана.
– Какой звук? – Удивился тот. – Я ничего не слышу.
– Ну как же? Гул. Он мне скоро голову взорвет.
– Что-то не нравишься ты мне, – задумчиво пробормотал Бриан, разглядывая меня тем самым взглядом, который я слишком хорошо знал. – То зрачки у тебя как у змеи сужаются, то рычишь, как пустынный ящер, то гул какой-то слышишь. Еще и любовь эта…
– А с ней-то что не так?
Рамобиль занесло на повороте, но мне удалось его выровнять.
– Все, – серьезно ответил Уэсли. – Даже проклятие не превратило тебя в безумца, хотя и должно было. А чувства к Аделине изменили так, что и не узнать. И я задаю себе вопрос – чего ждать дальше? Какая трансформация будет следующей?
Уэсли продолжал что-то говорить, но я его не слышал, пытаясь справиться с острой болью, пронзавшей внутренности. Она накатывала волнами, ворочалась, словно гигантский спрут, разрезала меня надвое, рвала жилы и ломала кости. А гул становился все сильнее и нестерпимее.
