Невидимая ладонь стерла капли вина со щеки. Тьма внутри замурлыкала: еще, дай кусочек света, дай!
Ага. Щас. Догонит и еще даст.
От злости потемнело в глазах, клинок потянул за собой – убить! Но удар прошел сквозь Дюбрайна, Морис покачнулся и чуть не наткнулся грудью на шпагу ублюдка – но тот задрожал и растаял. Сзади послышался смех, звон вина о бокал. Морис развернулся: где? Но таверна была пуста.
– А ты горячая штучка, Морис. – Голос Дюбрайна раздавался со всех сторон сразу, не давая возможности определить направление следующего удара. – Кое-кто был прав…
От Дюбрайна пахнуло таким довольством и сытостью, что Морису пришлось прикусить губу: боль отлично помогает не расслабляться. Не верить сытости и довольству кота, играющего с мышью.
– Обожжешься, – прошипел Морис, нащупывая эпицентр сытости: уж на это его дара хватит.
Нащупал. Ударил прямо в развороте: не думая, упаси Двуединые думать в поединке с менталистом, он же читает Мориса, несмотря на отличный амулет. Только рефлексы, их не прочитаешь!..
Ага. Щас.
– Выпьем, малыш. Ты слишком серьезен, – раздалось совершенно с другой стороны.
Хиссово отродье!
Развернувшись снова, Морис оказался лицом к лицу с полковником. То есть с бокалом отличного кардалонского, зависшего между ними.
– Не бойся, не отравлю, – подмигнул Дюбрайн, сидящий на краю стола.
Вальяжный. Расслабленный. Без френча и шпаги, в расстегнутой сверху сорочке. С бокалом в руке. И пахнущий отличным сексом. Шис! Сто шисов его дери! Наверняка трахался с Ристаной, все же знают, что Длинноухий ее любовник.
Или не с ней? Может, с ее высочеством Шуалейдой? Бездарная принцесса не так интересна светлому шеру, как сумрачная колдунья. А верность… что ему, императорскому ублюдку, верность какой-то бездарщине, когда есть шера-дуо! И на ее «Тигренка» он чхать хотел.
А может быть, и вовсе трахал полпреда Конвента. Или тот – его. На месте шера Бастерхази Морис бы точно не устоял, когда такой свет…
Шис! О чем он вообще думает? И чем? Идиот, он чуть не с поличными попался Магбезопасности, а его волнует, с кем полковник Дюбрайн трахается!
Хотя скорее это волнует полковника. Прямо сейчас. И куда сильнее, чем поимка какого-то почти бездарного идиота с его идиотскими заговорами.
Протягивая руку за бокалом – только дурак откажется от лучшего кардалонского из королевских подвалов, особенно когда оно может оказаться последней выпивкой в жизни – Морис встретился с полковником взглядом.
И тот подмигнул.
А Морис вспомнил: ну какой полковник, не смешите. Генерал. Шисом (Хиссом!) драный генерал МБ.
– Здоровье императора! – Морис поднял бокал.
– Да живет папенька вечно, – откликнулся Длинноухий и отпил. Медленно. Смакуя.
Ублюдок. Чем и гордится. У-у-у, сволочь!
– Отличное кардалонское, – вместо того чтобы вцепиться ублюдку в глотку (зубами!), светским тоном сказал Морис. – Удивительно богатый букет.
– Кое-кто… хм… разбирается в винах. – Дюбрайн закинул ногу на ногу, мечтательно глянул в потолок и улыбнулся так, что «кое-кого» захотелось придушить. Из зависти. Черной, как шисова задница. – Тебе надо попробовать хмирское сливовое. Божественный букет! А послевкусие… как поцелуй юной девы перед весенним дождем. Тебе доводилось целовать хмирскую деву?
– Ты пришел поговорить о вине и женщинах?
– Меня интересуешь ты, малыш. – Дюбрайн улыбнулся, как малолетний хулиган: перед такой улыбкой Морис бы не устоял, если б не «кое-кто».
Кое-кто темный. Огненный темный. Даже с тем крохотным огрызком дара, доставшимся Морису, его присутствие ощущалось пламенными отблесками в ауре Дюбрайна, нотками дымной горечи в его запахе, сгустившимися по углам таверны тенями. Даже не тенями. Тьмой. Изначальной божественной Тьмой, такой родной и правильной.
Проклятье.
Самое время мечтать, а, Джокер? Как в наивном и прекрасном детстве: об офицерских шевронах на черном мундире МБ, о приключениях и медали из рук самого императора, о гордом: «Я из рода Торрелавьеха, сир». Генералу МБ до утырки твои мечты, Джокер.
Глубоко вздохнув, Морис постарался успокоить стучащее в горле сердце. Он не понимал игры Длинноухого. Категорически. Если он знает о договоре с Ристаной, зачем тянет? Наказание за измену – смерть, так пусть бы и убивал уже.
А слухи о самом Длинноухом, едва не умершем на эшафоте под кнутом полпреда Конвента, Морис вспоминать не будет. Не будет, сказал. Лучше вспомнить о… о… вот! О Виоле Ландеха! Милой, нежной и прекрасной Виоле – которая просила за раба, за приговоренного к смерти, потому что ее большое доброе сердце не терпит жестокости…
Кто сдал Мориса? Кого проклясть напоследок? Какая сука…
– Какая разница кто? – тихо, почти сочувственно сказал Длинноухий и соскользнул со стола. – Проклятия ничего не решают, малыш. Но у тебя еще есть шанс попросить о снисхождении. Рассказать все, покаяться, пообещать больше так не делать. Ну?
– Рога гну, – откликнулся Морис, сам не понимая, какого шиса нарывается.
Ему же предложили… или не предложили? А просто развлекаются? Может, Длиноухому с утра пораньше хочется над кем-то поглумиться, просто баланса ради. Не все же трахаться.
А Длинноухий взял и рассмеялся. Вместо того чтобы разозлиться – заржал, как лошадь полковая.
От этого стало невыносимо обидно. Словно Морис – не лучший дуэлянт Суарда, а пацан из подворотни!
– Не думаю, что разница принципиальна, – подмигнул ему Дюбрайн. – Но раз ты настаиваешь, кто я такой, чтобы отказываться?
Отсалютовав невесть откуда взявшейся в правой руке шпагой (бокал кардалонского он перекинул в левую), ублюдок сделал изящный выпад.
Отступая, Морис облился остатками бренди.
Жаль. Вкусное было.
– Отличное! – кивнул Дюбрайн и одним глотком осушил свой бокал.
– Говори уже, какого шиса надо, и покончим с этим, – потребовал Морис, перетекая в боевую стойку.
– Все будет зависеть от твоего поведения. – Дюбрайн картинно перекинул шпагу в левую руку.
Невидимая ладонь похлопала Мориса по щеке. Он отшатнулся.
– Мертвый дери, ты играешь нечестно!
– Хорошо, когда все кругом честные, а ты один среди них шулер, не так ли, Джокер? Попробуй, каково это, на своей шкуре.
– Ублюдки, – сказал Морис очень нежно и проникновенно. – И ты, и твой Конвент.
Не дожидаясь ответа, он швырнул бокал в лицо Дюбрайну и атаковал.
Несколько мгновений они обменивались ударами, шпага против шпаги. Ублюдок скалился, вертел финты, прощупывал – словно нормальный человек. Морис почти понадеялся, что дело закончится честной дракой…
