— Я знаю, это твои любимые, — говорит он, чуть запинаясь.
Айзек в три укуса уничтожает батончик, внезапно обнаружив, что страшно голоден. Затем достает из пакета красную лакричную пастилку.
Рики тоже достает лакричку, но не ест, а лишь смотрит на нее.
— Помнишь, когда мы ходили в кино, вы с Айви постоянно ссорились из-за этих лакричек? А если родители покупали нам черные вместо красных, мы швырялись ими в зрителей на передних рядах.
Рики вытаскивает несколько тягучих желейных червяков.
— Помнишь, в начальной школе мисс Абогадо давала их тому, кто побеждал в викторине? И они всегда доставались тебе.
Айзек улыбается вымученной улыбкой:
— Пока сласти в качестве поощрения не были запрещены. — Он перекусывает одного червя напополам. Жевать вязкую тварь больно, но, кажется, это хорошая боль. — Да и не такие уж они вкусные.
— Ты всегда говорил, что у них вкус победы. И всегда делился со мной, потому что я их никогда не получал.
— Да уж, меритократия — мерзкая штука.
— Считай, что это услуга за услугу, — говорит Рики. И внезапно до Айзека доходит, что друг выбрал сласти не как попало и даже не потому, что они его любимые. С каждой из них связано определенное воспоминание. Рики все продумал, все учел, ничто не оставил на волю случая. Это подарок с глубоким значением.
— Абстиненция — это недостаток эндорфинов, — объясняет Рики. — Клетки мозга так привыкают к наркотику, что не могут без него работать. Сейчас твои мозговые клетки начинают выключаться.
— И сахар помогает… — соображает Айзек.
— На короткое время, но да, помогает. Эндорфины — гормоны удовольствия. Классная штука. — Рики набирает в грудь побольше воздуха. — Не знаю точно, в чем твоя проблема, но догадываюсь. В любом случае, тебе, кажется, нужно сейчас отремонтировать целую кучу мозговых клеток.
— В мозгу среднего человека сто миллиардов нейронов, — сообщает Айзек.
Рики издает приглушенный смешок:
— Мы не на викторине, бро! Но ты понял.
Мгновение теплоты проходит, и оба оказываются наедине с холодной реальностью.
Айзек серьезнеет, а затем спрашивает:
— Что, так заметно?
— И да, и нет. Красные флаги видны, только если умеешь смотреть. Сначала я заметил перепады в твоем настроении. Потом ты просто начал пропадать. А каждый раз, когда я видел тебя, ты, можно сказать, спал на ходу. Но самый верный признак — это что зрачки у тебя все время сужены. — Рики указывает на красные пятна на руках Айзека: — Потом я еще немного покопался и узнал, что раздраженная красная кожа — тоже верный признак. Наверное, я единственный из всей нашей компании, кто догадывается. Но я никому не рассказал.
— Не надо! — просит Айзек, хватая друга за запястье. — Пожалуйста, не надо!
— Победи эту гадость, и мне не придется никому рассказывать, — произносит Рики. То есть не говорит ни да, ни нет.
Между друзьями устанавливается взаимопонимание, и Айзек больше не чувствует себя неловко. Даже чуть-чуть легчает на душе. Теперь у него есть страховочная сеть. Неприятно, что приходится ставить Рики в такое положение, но уже ничего не изменить. Заметив, что все еще держит руку друга, Айзек выпускает ее. На запястье Рики видны белые отметины — так крепко Айзек стискивал его. Но друг не жалуется.
— Я еще загляну, — обещает он. — Но чтобы твои не догадались, прикинусь, будто принес домашку.
Рики уходит, закрывая за собой дверь. Айзек запускает пальцы в пакет и медленно ест конфеты, стараясь насладиться воспоминанием, связанным с каждой из них.
27 Вопросы, Которых не стоит задаВАть, и местА, куда Лучше не ходитЬ ни лЮДям, ни кому-либо еще
РОКСИ
Не могу определить свои чувства после аудиенции у Хиро. Сам факт, что у меня вообще есть какие-то чувства, не укладывается в голове. Мой эмоциональный диапазон всегда был узок, потому что, если честно, широкий мне и не нужен. Восторг при удачной охоте да сочувствие страдающим людям, которым я реально помогаю, — вот и всё, только эти две эмоции, одна бурная и стимулирующая, другая скучная, но необходимая. Я всегда рассматривала сочувствие как противовес, нужный для сохранения стабильности. Мы знаем, какая судьба нас ожидает, если мы потеряем почву под ногами. У нашего кошмара есть имя, произносящееся только шепотом, с суеверной оглядкой. «Будь осторожен, но то кончишь как Льюд!»
Я рассеянно брожу, не замечая кричащей роскоши Праздника, видя вместо нее то, что видят наши мишени: притоны и темные проулки, одинокие комнаты и кабинки туалетов, где они общаются с нами. Все эти места — они здесь, но их так легко сделать невидимыми, если сосредоточиться на Празднике. Разве кто-нибудь замечает грязь на оконном стекле, если за ним открывается потрясающий вид? Я пытаюсь вновь перевести фокус на бесконечный разгул, но это удается лишь отчасти. Реальность — вот что тяготит меня.
И красной нитью сквозь все это проходит желание, противоречащее тому, чего я, по моим же словам, хочу. Это новый цвет в моей ткани, который удалить нельзя, и я даже не уверена, хочу ли его удалить. Мысль, таящаяся в подсознании, наконец вырывается наружу с такой силой, что я едва не высказываю ее вслух.
Я должна.
Спасти.
Айзека.
Спасти его от Праздника, спасти от Хиро. Спасти от меня. «Нет! Не от меня! — прерываю я себя. — От той меня, какой я была раньше». Той меня, что могла заключать легкомысленные пари с такими, как Аддисон, не думая о жизнях, страдающих от нашего вмешательства. Чтобы не погибнуть, мы с Айзеком должны держаться врозь, томясь друг по другу, и встречаться лишь иногда, чтобы утолять взаимное желание. Получится ли у нас это?
— Ты что-то не в духе, Рокси. Не наслаждаешься Праздником. В чем дело?
Я вздрагиваю — оказывается, Ал наблюдал за мной. Он не может знать, о чем я думаю, но догадывается, что меня что-то мучает. Вид у него искренне озабоченный, и, хотя он играет роль бармена, которому все подряд изливают душу, таких вещей он не понимает. И никогда не поймет. Никто из них не поймет.
— Просто плохое настроение сегодня, — говорю я как можно небрежнее.
Он поражен, даже шокирован, причем не притворно, как обычно, а совершенно искренне.
— Рокси — и не в настроении?! Вот уж не думал, что доживу до этого дня. — Он придвигается ближе и кладет мне на плечо утешающую руку. — Если я могу что-то сделать для тебя, только мигни, окей?
— Обязательно, Ал.
Он вздыхает, качая головой:
— И ты, и Аддисон как не свои в последнее время. Держу пари, что это из-за вашего пари.
Услышав имя Аддисона, я оглядываюсь, но его здесь нет. Он где-то внизу, с Айви, осуществляет мелочную опеку над ее жизнью.
