Он изумляется, услышав это.
— Говорил же тебе — я смазываю шестерни, а не заклиниваю их, — возражает он. — Что я могу поделать, да и с какой стати мне этим заниматься?
— А с той, что ты ненавидишь братцев Коко, Ал. Ненавидишь так же, как я!
Смотрю на Айви. У нее горят глаза: ну как же, ведущий вокалист любимой группы удостоил ее своим вниманием! Я не слышу, что он ей заливает, но она хихикает. И тут Иней проводит своей мульти-колечной рукой по щеке Айви, и я понимаю, что времени у меня почти не осталось.
— Подумай сам, Ал, — упрашиваю я. — «Голубая устрица», которую она выпила — это ж семьсот грамм!
— Ну да…
— И там было две лишних порции рома.
— Ну да…
— На совершенно пустой желудок.
— А-а! Вижу, к чему ты клонишь.
— Ты мог бы стать хозяином ситуации, Ал… если бы захотел.
Потому что самый быстрый способ спасти чью-то добродетель — сделать этого человека нежеланным.
Ал немного раздумывает над сказанным и вздыхает:
— Не говори потом, что я ничего для тебя не делаю.
А затем вздергивает Айви на ноги и наносит ей мощный удар в живот.
АЙВИ
Айви попала в сказку. Она сидит рядом с Коулманом Хатишем и разговаривает о его стихах. Слушает голос человека, создавшего ее любимые песни. Мир, кажется, вращается вокруг нее, но ее это не волнует. А Коулман — «зови меня Коул» — протягивает к ней мизинец с щепоткой белого порошка на длинном ногте. Ну прямо тебе девяностые! Она хихикает.
И вдруг мир закручивается в обратном направлении. Айви вскакивает, сообразив, что сейчас случится. Что-то ударяет ее в живот — так внезапно, что она не успевает удержать в себе недавно выпитое, не говоря уж о том, чтобы контролировать, в каком направлении оно полетит. Она открывает рот, чтобы предупредить Коула, но изо рта вылетают отнюдь не слова.
Вот так, в один миг, самый, пожалуй, прекрасный момент ее жизни превращается в самый ужасный. Айви обдает Коулмана Хатиша залпом голубой жижи, и ей кажется, что из нее выплеснулось гораздо больше, чем влилось.
Коулман поднимает крик. Вопит, чтобы ее убрали отсюда ко всем чертям, требует подать ему полотенца и свежую одежду, игнорируя при этом тот факт, что гостью продолжает выворачивать наизнанку. Другие бросаются на помощь, но Айви не осмеливается никому взглянуть в лицо. Она пытается извиниться, но не может даже вздохнуть и только думает: «Боже, умоляю Тебя, дай мне отключиться, чтобы я ничего этого не помнила!» Осторожные, но крепкие руки выставляют ее из палатки, откуда доносится возмущенный ор Коулмана:
— Нет, только посмотрите — эта сучка наблевала на мое нюхло!
АДДИСОН
Я много чего повидал на своем веку, но ничто не доставило мне такого удовольствия, как вид белых костюмчиков Инея и Снежка, заляпанных ярко-голубой блевотиной. А ведь Айви уже почти была у них в лапах! Но Ал постарался на славу. Я буду ему вечно признателен.
Пока Коулман Хатиш изрыгает бесконечный поток ругательств, его охранники быстро препровождают Айви в ближайший передвижной туалет. Ноги ее больше не держат, она может лишь стоять на коленях, и я стою вместе с ней, склонившись над унитазом. У нее внутри уже ничего не осталось, так что ее выворачивает уже всухую. Она плачет, а я пытаюсь утешить:
— Все хорошо, Айви. Все устаканится. У тебя есть я. Я здесь, и я никуда не уйду.
26 Над проПАСТЬю
АЙЗЕК
Айзек не глуп.
Он с самого начала понимает, что ему предстоит нелегкое время. Отвыкание от любого вещества — самый болезненный из всех жизненных процессов, если не считать рождения ребенка. В их семье сейчас страшные проблемы, так что момент выбран хуже не придумаешь, но дело не терпит отлагательства.
Поэтому, пока его сестра едет по пустыне на музыкальный фестиваль, Айзек проводит необходимые исследования и планирует собственное путешествие, которое не выйдет за пределы его спальни и все же, как он надеется, уведет его в правильном направлении и достаточно далеко. Он, может, и в плохой форме, но надо собраться и выдержать, чтобы все получилось как надо.
Интернет предлагает кое-какую помощь, но никаких волшебных откровений для облегчения трудностей пути Айзек не находит. Он понимает, что предстоящее будет похоже на подготовку к урагану без надежды на эвакуацию. Ему придется пристегнуться и пролететь над пропастью. Учитывая, когда он в последний раз принял лекарство, до встречи с бурей осталось меньше двух часов.
Айзек составляет список предметов, которые понадобятся в пути. Затем, поскольку машина все еще в ремонте, он садится на свой горный велосипед и, вовсю работая педалями и вихляя на ходу (потому что может держаться только одной рукой), едет в ближайший «Севен-Илевен». Он уже начинает ощущать боль и нарастающую тревогу. У него такое чувство, точно он потерял часть себя. Или скоро потеряет. Как будто на него из засады смотрит аллигатор, выжидающий благоприятного момента для атаки.
Пока он ходит между рядами, сгребая с полок товары, предчувствие надвигающейся гибели усиливается. Даже любовная песенка, доносящаяся из магазинного радио, напоминает ему, что он один на один со своей бедой. Молодая пара, пополняющая свои запасы «Слюрпи», напоминает ему, что еще недавно у него тоже была подруга. Айзек встряхивается. Нельзя терять фокус! Вот «Гаторэйд» против обезвоживания. Драмамин от тошноты. Имодиум от проблем с кишечником.
Он подходит к кассе. Его рука страшно дрожит, когда он проводит карточку над терминалом. Совсем не та дрожь, какая бывает после большой дозы кофеина. Руки его трясутся так сильно, что он роняет карточку. Вот почему Айзек понимает, что аллигатор близко. Аллигатор. Гатор. «Гаторэйд». Какое совпадение, усмехается он. Удивительно, но он еще в состоянии смеяться. Пока, во всяком случае.
— С тобой все в порядке? — беспокоится кассирша. Впрочем, беспокоится она не слишком сильно.
— Да, все хорошо. — Айзек поднимает карточку, забирает чек и уходит в густеющие сумерки.
Вернувшись домой, он направляется прямиком в свою комнату, закрывает дверь, ставит около кровати ведро, затем расстилает под ним банное полотенце, на случай если промахнется. Он знает: родители не станут беспокоить сына, если дверь в его комнату закрыта. У них и без него хлопот полон рот. Но если его начнет тошнить, они могут услышать и прийти узнать, в чем дело. Надо вести себя потише.
Айзек включает телевизор на канал Netflix, зная, что будет не в силах смотреть, но все же, возможно, телевизор хоть как-то его отвлечет. Его состояние начинает ухудшаться, и он принимает двойную дозу мелатонина, надеясь, что удержит его в себе. Может, удастся заснуть и проспать самый трудный период. Он надеется на это ровно до того момента, когда пасть аллигатора наконец захлопывается.
