Через два года Томашу в голову пришла идея, оказавшаяся производственно плодотворной: наладили пошив дешевых мужских туфель из холстины, на кожаной подошве. Купили немецкие швейные машины. К началу XX столетия братья Батя построили обувной цех на 120 работников, а еще через несколько лет Томаш отправился за океан усваивать американские приемы менеджмента. Из США он вернулся новым человеком, привез новые станки, завел новую бухгалтерию, новую систему мотивации трудящихся и новые методы организации производства. На предприятиях A&T Bat’a запрещалось работать медленно или некачественно, за это полагался вычет из жалованья, а когда социалистически настроенный профсоюз устроил по этому поводу стачку, заводчик немедленно уволил забастовщиков, всех до единого. Вместо них наняли людей со «двора», неквалифицированных, но зато голодных и готовых работать быстро и качественно. В 1907 году ежедневный объем производства составил 3 тысячи пар обуви.
К тому же периоду относится разлад Томаша Бати с одним из его ближайших сотрудников и старых приятелей, Франтишеком Штепанеком. История драмы такова: оба они, почти ровесники, состояли в романтических отношениях с сестрами Бабичковыми, дочерями уважаемого человека, директора злинской школы. Но Томаш оставил свою невесту Марию, узнав, что она больна неизлечимым в ту пору туберкулезом. Обстоятельства оказались сильнее любви: помолвка расстроилась, и это обошлось прагматично устроенному молодому человеку в 30 тысяч крон отступных. Штепанек проявил принципиальность, из лучшего друга обернулся злым неприятелем, из партнера стал конкурентом. Они соперничали и враждовали до конца своих дней. Марженка Бабичкова, да, умерла от чахотки, а пан Батя через пять лет женился на другой Марии, дочке заведующего венской Императорской библиотекой. Единственный сын и наследник счастливой четы, тоже Томаш (известный и как Томик), родился через два месяца после начала Первой мировой войны.
Злые языки утверждали, что на этой войне Батя и поднялся по-настоящему. Его предприятие в 1914 году получило от правительства Австро-Венгрии заказ на пошив 50 тысяч пар солдатских ботинок. Считают, что злинская фабрика обула половину императорской и королевской армии, оставаясь ее поставщиком до самого горького конца страны Габсбургов. На предприятия Бати было не устроиться, потому что он вовремя платил и, главное, имел право предоставлять отсрочку от воинской службы. Батя также своеобразно крепил славянское братство: тяжелые армейские бутсы шили в Злине и русские военнопленные, эти-то, конечно, работали бесплатно.
Поражение и развал империи фирма Bat’a встретила, превратившись, как сказали бы сейчас, в холдинг: не только обеспечивала полный производственный цикл, но и выпускала различные товары для своих рабочих, а также реализовывала по всему миру собственную продукцию.
Послевоенную разруху Батя преодолел, поскольку вовремя решился на отважные, даже отчаянные меры. Чтобы сохранить и развивать производство, фабрикант брал займы у собственных сотрудников, под 10 процентов, задешево распродавал содержимое складов готовой продукции, торговал через заграничные отделения по демпинговым ценам, снижал зарплату трудящимся и в меру сил сопротивлялся их новым забастовкам. Уже в начале 1920-х годов фирма Bat’a вновь заработала как часы по составленным на неделю, месяц, год, десятилетие точным планам выпуска продукции. Действовала система повышения квалификации, в рабочих школах можно было отточить старую профессию, овладеть новой, даже выучить иностранный язык. Обувщики самостоятельно контролировали производственные цепочки: одна бригада в прямом смысле слова покупала туфельно-башмачные полуфабрикаты у другой и продавала их третьей, учитывая добавленную своими руками и умениями стоимость.
Батя, кстати, никогда не использовал слово «рабочий», даже скромного уборщика босс называл сотрудником, добиваясь и от него тоже инициативы и бережливости, предоставляя возможность почувствовать материальную заинтересованность. Если принцип «от каждого по способностям — каждому по труду» и был где-то реализован на практике, это случилось, вероятно, как раз в городе Злин. Чехословацкие коммунисты, люди полуподполья, правда, этого не понимали: они считали Томаша Батю, обладателя многомиллионного состояния, обычным кровопийцей. Ну, в общем, не совсем так: в магазинах и на фабриках этого эксплуататора царил буржуазный принцип «Наш клиент — наш пан», против которого вряд ли станет возражать покупатель даже самых левых политических убеждений.
В конце 1920-х на фабриках Bat’a, как на заводах Генри Форда в США, были внедрены конвейерные системы. Обувь, уже вовсе не простонародные сапоги на одну ногу, а штиблеты и туфельки на любые размер и вкус, изготавливали в 30 заводских корпусах. Активно развивались другие сферы производства, от выпуска автопокрышек до заготовки древесины, и текстиль, и энергетика, и химия в быту, и железная дорога, и образовательные программы, и аэродром, и страховая компания, и киноремесло. Все эти промыслы заметно продвинули почти исключительно сельскохозяйственную прежде округу Злина в смысле индустриализации. В 1931 году огромную обувную компанию (32 тысячи сотрудников в Чехословакии) преобразовали в акционерное общество с торговыми или производственными отделениями в 54 странах всех континентов, кроме Австралии и Антарктиды. Батины ботинки, фигурально говоря, не носили только аборигены и пингвины.
Чтобы легче было претворять в жизнь разные деловые и творческие начинания, своего рода идею общественного блага, Томаш Батя занялся муниципальной политикой и в 1923 году вполне ожидаемо получил пост мэра Злина. Приняв ответственную должность, он приступил к строительству корпоративного города, главным администратором и главным спонсором которого являлся. Сложись его жизнь по-другому, этот человек, думаю, подался бы и в президенты ЧСР, и в председатели земного шара, чтобы рулить всей страной или всем миром так, как он рулил своими заводами и фабриками, — чтобы стать поистине всенародным батей.
Злин, судя по документам эпохи и воспоминаниям ее современников, быстро менялся. Примерно о подобном направлении изменений в общественном устройстве мечтали в своих книжках о стране Утопии и городе Солнца Томас Мор и Томмазо Кампанелла. Социальный инжиниринг Томаша Бати был нацелен не только на получение прибылей и сверхприбылей, но и на то, чтобы хотя бы отчасти нивелировать пусть не все, так некоторые неприятные черты человеческой натуры; рациональное и разумное управление в меру возможностей сопрягалось с концепцией общей пользы. Это Злину, а не Новокузнецку Владимир Маяковский и рабочий Хренов должны были присвоить торжественный титул «город-сад».
Собственно, Батин Злин-то и возводили по строгой научной концепции — британского социолога и урбаниста Эбенизера Говарда, автора книги «Города-сады будущего». Говард предлагал отказаться от строительства мегаполисов и сочетать в каждом масштабном проекте лучшие стороны города и деревни. Томаш Батя, по всему судя, был с этим согласен. Каждый город «по Говарду» рассчитан не более чем на 32 тысячи человек, несколько таких населенных пунктов должны были образовать «созвездие» примерно на четверть миллиона обитателей. Идеи Говарда отчасти покорили межвоенную Европу, «города-сады» пытались построить и организовать в десятке или дюжине стран, и Чехословакия, как и СССР, не стала исключением. Толком ни у кого ничего не вышло, мешали обстоятельства, но у Бати получилось, пусть на короткое время и хотя бы отчасти.
