– В одиннадцать у вас назначена встреча с фотографом. Они сами позаботятся о вашем лице и волосах, так что ничего делать не надо. У Джека, так зовут фотографа, свои взгляды и правила. Он немного капризен, однако превосходный мастер.
–Но я…
– Мегги сейчас должна полежать, ей нездоровится, но она хочет обязательно пойти с вами. Лайам останется здесь, так что вы сможете вместе побродить по городу. Мегги покажет вам Дублин.
– Как замечательно! – с притворным воодушевлением воскликнула Шаннон.
– Надеюсь, зайдете к нам в галерею. Вы говорили, что бывали в нашем филиале в Нью-Йорке?
–Да, я…
– Думаю, вы обратите внимание, что в разных городах мы по-разному размещаем экспонаты. Пытаемся учитывать особенности настроений и вкусов посетителей. – Он взглянул на часы. – Должен ехать. Буду рад, если найдете возможность заглянуть ко мне в кабинет, когда закончите осмотр галереи. Лучше всего часа в три. Мегги проводит вас. Тогда мы окончательно решим насчет контракта.
– Роган! – Она просто не знала, плакать или смеяться. – Вы ведете себя, как настоящий соблазнитель. Правда, очень воспитанный и элегантный. Ваш голос, улыбка могут стать смертельными для избранной вами жертвы.
– Вы мне льстите, Шаннон. – На его губах появилась та самая «смертельная» улыбка. – И знаете, о чем я подумал? Вы очень похожи характером на Мегги. Очень.
– Хотела бы я понять, хорошо это или плохо. Он стал серьезным.
– Вот что я скажу вам, дорогая. Как ваш свояк и как человек, который, вы считаете, толкает вас на новое поприще. Вы и сами хотите этого. Да, хотите. Моя роль заключается лишь в том, что я подал вам идею.
– Вы правы. Впрочем, не совсем. Я порою, конечно, думала о том, чтобы целиком заняться живописью. Но отбрасывала эту мысль как непрактичную.
– В смысле заработка?
– У меня есть деньги, даже больше, чем мне нужно. Отец умел их зарабатывать. Дело не в деньгах. Хотя для меня важно зарабатывать самой, чувствовать себя самостоятельной. То, что я говорю, звучит противоречиво?
– Нисколько.
Она кивнула, удовлетворенная тем, что он понял ее и продолжала:
– Время от времени я писала картины. Когда хотела, когда выпадал случай. Хозяйкой моей кисти была только я сама. И контракт заключала с самой собой.
– Вы боитесь сосредоточиться исключительно на этом?
– Да… – Она задумалась на какое-то время. – Здесь у меня работа пошла как никогда раньше. Не могу этого не признать. Это меня радует. Но что будет, когда вернусь домой? Я не знаю. Роган, если я подпишу ваши бумаги, тем самым я дам слово. Но откуда мне знать, смогу ли выполнить его?
– Ваша добросовестность борется с вашим желанием, Шаннон, и пока что побеждает его. А почему бы не попытаться удовлетворить оба чувства?
– Как это сделать? – заинтересовалась Шаннон.
– Очень просто. В наш контракт будут включены картины, написанные здесь, и те, что у вас в Нью-Йорке. А также те, которые сумеете, если захотите, написать за последующие два года. Причем, обратите внимание, ни о каком количестве речи нет – это может быть всего одна картина или две дюжины.
– Звучит как уступка с вашей стороны, – пробормотала она с сомнением. – Я вам очень признательна.
– Не стоит благодарности, – снова улыбнулся он. – Я ухожу. Жду вас в три часа в галерее. Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Я приду.
Поднимаясь наверх, Шаннон отдавала себе отчет в том, что Роган загнал ее в угол, но с некоторым удивлением не могла не признаться себе, что хотела этого сама.
Однако хватит размышлений, прервала она себя. Если хочет увидеть город, надо собираться. А до этого разбудить Мегги.
На стук в дверь та не отозвалась.
– Мегги! – крикнула Шаннон. – Роган просил поднять тебя. Уже десятый час. Мегги! Даже беременным надо иногда вставать с постели.
В чем дело? Что случилось?
Обеспокоенная, она повернула ручку, открыла дверь и увидела, что постель Мегги пуста. Значит, одевается? Шаннон прошла в комнату и обнаружила, что Мегги нигде нет.
Из ванной раздавались звуки, которые ясно говорили о том, что именно хозяйка комнаты там делает и как себя чувствует.
Вбежав туда, Шаннон увидела только изогнутую спину Мегги, наклонившейся над унитазом.
– Уходи отсюда! – раздраженно крикнула та. – Могу я, черт вас всех возьми, побыть одна хоть немного?
Новый приступ рвоты заставил ее снова наклониться.
Ничего не говоря, Шаннон намочила полотенце, начала осторожно обтирать лицо и шею Мегги. Затем подала стакан с водой, заставила немного выпить.
– Ух, – с трудом выдохнула та, опираясь на плечо Шаннон. – Этот ребенок должен родиться святым или гением, не иначе.
– Ты была у врача? Что он говорит?
– Чертов свинтус! Говорит, что еще несколько недель, а потом станет легче. Я чуть не прикончила его на месте!
– И тебя оправдал бы любой суд, если бы он состоял из женщин. Ну, давай! Надень туфли. Пол совсем холодный. Я провожу тебя до постели.
Мегги, совсем ослабевшая после приступа тошноты, не сопротивлялась и позволила увести себя из ванной.
– Нет, больше не лягу, – сказала она. – Просто посижу в кресле. Позвони, пожалуйста, на кухню, попроси принести чай и сухого печенья. Черт, все-таки комфорт неплохая вещь, верно? И еще неплохо, когда тебе помогают. Спасибо, Шаннон.
– Это приятней слышать, чем ругань, которой ты меня встретила.
– Извини. Ужасно не люблю быть беспомощной.
– Я тоже. Наверное, поэтому никогда много не пью. Один раз, помню, перепила, но с тех пор ни-ни.
– Какая же ты ирландка после этого? – Мегги уже улыбалась, она чувствовала себя значительно лучше. – Мой отец говорил… Наш отец любил говорить: «Первая рюмка согревает тело, вторая – душу, а третья – мозги».
– Вот до третьей я и не хочу доходить.
– Он тоже много не пил. У тебя его глаза, Шаннон.
Мегги заметила, как та сразу опустила их, и, когда Шаннон заговорила, в голосе звучало напряжение.
– У моих родителей были голубые глаза, – сказала она. – Когда я однажды спросила, почему у меня они другого цвета, мать как-то странно и печально взглянула на меня, а потом с улыбкой ответила: «Наверно, тебе их подарил ангел».
– Отцу понравился бы такой ответ, – негромко проговорила Мегги. – И он порадовался бы, что рядом с твоей матерью был хороший человек, который любил вас обеих. Выпьешь со мной чаю? – спросила она, когда горничная внесла поднос.
– Ох, сколько вы все пьете чаю! Но я выпью.
