— Тоже мне верный супруг выискался, — негодовал Голубев.
Для него это понятие было давно и безнадежно забыто. По крайней мере, с Ларисой ему уже не удастся быть примерным мужем. Это ему не грозит. А вот ханжество Лузгина, его демонстративные страдания по поводу разлуки с Васей — это слишком. Шито белыми нитками. Не хочет развлекаться при свидетелях? Ну и пусть. Хамелеон. Он думает, что так заработает очки. Вернутся они домой, и Лева примется рассказывать о том, сколько было соблазнов, а он, как стойкий оловянный солдатик, стоял насмерть. Василиса будет в восторге. Наивная девчонка. Просто не пришло еще время для первой измены. Лузгин не производит впечатление сентиментального дурака. Он всегда подчеркивает, что жена его — единственная женщина, которая понимает и принимает его. Их постоянные телефонные разговоры напоминают воркование голубков. Даже во время производственного совещания Лев отвечает на звонки Васи. Он может сказать ей всего одну фразу, одно слово: «Перезвоню», но никогда не игнорирует. А какой победоносный вид у него в этот момент.
Никогда Гордей не поверит в такую любовь. Ни одна женщина не стоит того, чтобы хранить ей верность. Лев решил поиграть в забавную игру, правила которой он выдумывает по ходу дела. Интересно, когда же в них возникнет пункт «непредвиденные обстоятельства». Всем понятно, что это означает для супружеской пары. Мужчина женится и попадает в сети, в которые полез добровольно. Но природа рано или поздно взбунтуется. Предназначение проливать свое семя, продолжать род не должно ограничиваться одной женщиной. Пусть они, эти слабые, зависимые существа твердят о единственном и неповторимом. Это байка, на которую издревле покупаются даже самые умные мужики. Но и для них настает момент, когда близость с одной партнершей их больше не удовлетворяет.
Измена, продуманная, выстраданная, мимолетная или длительная связь обязательно войдут в их жизнь. Другой вопрос, как сделать так, чтобы это не выплыло наружу (в том случае, когда ты дорожишь браком). Еще вариант — признаться в случившемся. Тогда ты добровольно берешь на себя вину, соответственно ведешь себя. И тебя великодушно прощают и больше не напоминают о неприятном моменте (в надежде, что это больше не повторится). Как же все индивидуально, как непредсказуемо, непонятно. Секс — великое таинство, а брак способен превратить его в обременительную ношу. Какое кощунство.
Голубев нервно закурил: он сравнил впечатления, полученные от сегодняшнего общения с девушками, с тем цирком, что они с Ларисой разыгрывают в постели. Интересно, зачем они это делают, если оба давно получают удовлетворение на стороне? Обоим это прекрасно известно. Никаких сравнений. Тот страшный момент, когда впервые выяснилось, что они не верны друг другу, давно миновал. Лариса периодически меняет любовников, он — чаще. Голубев давно перестал вести счет победам на любовном фронте. В его объятиях побывали самые разные по темпераменту, общественному и семейному статусу женщины. Если это была замужняя дама, Гордей не испытывал угрызений совести. Он давно привык к роли обманутого мужа, который, правда, не остается в долгу. Пусть и другие с рогами походят. Мужская солидарность в данном случае не срабатывала.
«Пора писать мемуары», — подумал Гордей, но тут же осекся. Их пишут тогда, когда больше не ждешь уже ничего от жизни, когда в реальной жизни уже поставлена на себе жирная точка. Вот тогда и нужна иллюзия продолжения, воспоминания о горячих страстях, но, увы, чужие страсти никого не интересуют. Мимо мелькали силуэты прохожих, свечи высотных зданий. Он чувствовал себя почти уютно, почти счастливым. Лузгин мешал зачеркнуть слово «почти». Да, разговора, по-видимому, не избежать.
Предположения Гордея подтвердились. Едва он подошел к двери номера, надежды на то, что Лузгин спит, покинули его. Один из охранников передал просьбу Лузгина зайти к нему. Его номер был рядом. Голубев обреченно кивнул и вместо того, чтобы открыть свою дверь, постучал в соседнюю.
— Привет, — Гордей осторожно вошел. Свет выключен. Лишь настольная лампа освещает комнату неярким светом, интимным, ненавязчивым, что так не вязалось с предстоящим разговором.
— Твои забавы затянулись, — Лузгин проигнорировал приветствие. Он сидел в кресле, закинув ногу за ногу. В пепельнице полно окурков. Шеф много курил, когда нервничал. Голубев вдруг почувствовал себя виноватым. Это из-за него он заглотнул такую дозу никотина? Отчего бы ему так переживать? Ах, да. Пришлось отказаться от такого наслаждения и все для того, чтобы соблюсти кодекс чести. Жалеет теперь, но кто же виноват?
— Я потерял счет времени, — Гордей развел руками. — Я был полностью во власти плотских желаний. С тобой такое случается?
— Да, — Лузгин был краток. Пусть Гордей говорит.
— Сегодня ты показал пример целомудрия, Лева. Умыл меня. Ты порядочный, чистый, честный, а я, так, потереться приехал. Ты всегда и во всем первый. Ты — пример, а я… Кстати, я уже жалею, что не согласился на твое предложение. Мне было бы спокойнее одному.
— Я не осуждаю тебя, — Лузгин поднялся, включил верхнее освещение. Голубев стоял посреди комнаты, словно школьник, которого вызвали к директору. Весь его вид был протестом против несправедливых обвинений. — Присаживайся.
— Спасибо. — Голубев плюхнулся в одно из глубоких кресел. — И что ты так завелся?
— Все ничего, Гордей, все в порядке. Только меня нужно было спросить: хочу ли я таких развлечений. Я уже большой мальчик, меня трудно удивить и сбить с толку, понимаешь?
— Я всегда знал это.
— Тогда я не понимаю, — закуривая очередную сигарету, произнес Лузгин. — Мы знаем друг друга много лет. Мы — партнеры в бизнесе, здесь у нас царит полное согласие. Все остальное должно обсуждаться так же серьезно.
— Я не возражаю, — Голубев устало потер лоб. — Я хотел как лучше. Хотел развлечь тебя и себя заодно.
— Благими намерениями вымощена дорога в преисподнюю, — заметил Лев. Его голубые глаза насмешливо щурились. — С каких пор ты заботишься о моей предстательной железе?
— Ты грубо излагаешь.
— А в твоих словах сплошное «изящество». Нагнал телок в бассейн и доволен. Японки, немки, венгерки — кого я упустил?
— Ты упустил все, Лева!
— Мне эти местные утешительницы ни к чему.
— Брезгуешь?
— Тебе не понять, Гордей, — Лузгин погасил сигарету. — Именно поэтому я не стану ничего объяснять. Хочу предупредить: еще одна такая выходка, еще одно «благое дело», которое может помешать моей личной жизни, и мы расстанемся. Ты же можешь поиметь весь Лас-Вегас, я слова не скажу. Но о своем члене я позабочусь сам.
— Лева, не перегибай. Ты из меня сейчас такое сделал говно…
— «Такое» — это в самый раз для тебя, — усмехнулся Лузгин. — Ты сам это сказал, заметь. Все. Больше к этому не возвращаемся.
— Само собой.
— И последняя новость, которая тебе тоже не понравится.
— Какая? — напрягся Голубев.
— Я в субботу хочу быть дома.
