Сейчас его цель – Маргарет Мэри Конкеннан с ее свободным, не знающим узды талантом. Таковой он ее считает и думает, что не ошибается.
Он вовсе не относит себя к безрассудным или чересчур увлекающимся людям и весьма удивился бы, и даже посчитал себя оскорбленным, услышав о себе такое мнение. Напротив, он любит во всем порядок и систему, и если требует от своих служащих усердной работы, то включает в это понятие и самого себя. Все эти качества он впитал с молоком матери.
Он мог бы, конечно, давно уже передать бразды правления своему помощнику и жить припеваючи на доходы от бизнеса. Мог бы много путешествовать, не ради дела, а для удовольствия, пожиная плоды богатого урожая, но не трудясь сам над его выращиванием.
Да, он мог бы так поступить, но чувство ответственности и жажда деятельности не позволяют ему сделать это. И еще – интерес ко всему новому.
В данный момент этим «новым» была для него мисс Конкеннан, художник по стеклу, отшельница и, как говорят, эксцентричная особа.
Он собирается пойти на некоторые перемены в своей галерее, суть которых, коротко говоря, в том, чтобы яснее передать свое видение, собственные взгляды на искусство, дать больший простор тому, что может быть названо душой его страны, душой Ирландии. На этом пути работы Конкеннан будут первой ступенькой, первым шагом, и будь он проклят, если ее непокладистость и упрямство заставят его споткнуться и отступить.
Она не знает и не может знать, что он задумал сделать ее первой национальной звездой его галереи. В прошлом, при деде и отце, их Всемирная галерея в Дублине полностью отвечала названию и представляла почти исключительно искусство других стран. Роган Суини не собирается сужать ее рамки, он только хочет сместить фокус и сделать главными экспонатами искусство страны, где родился сам. Он готов даже рискнуть, хотя это и против его правил, своими деньгами и репутацией ради этого! Правда, все же с оглядкой.
Если с первым художником ему повезет, на что он очень рассчитывает, если вложения оправдают себя, а его предчувствия и надежды осуществятся, можно думать о создании новой галереи, где будет представлено исключительно ирландское искусство. Это станет тогда реальностью.
А начнет он с работ М. Конкеннан, пренеприятной особы…
Он давно уже бросил телефонную трубку и поднялся из-за дубового стола старинной работы. Стоя у окна, Роган смотрел на простиравшийся перед ним город – широкие улицы, зеленые бульвары, серебряная полоска реки и охватывающий ее мост. Он видел непрекращающийся поток машин, людей, снующих группами, парами, поодиночке. Красочное зрелище в лучах утреннего солнца. Но все так далеки от него. Взгляд его задержался на юной паре – ох уж эти объятия, касания друг друга руками, губами!
Роган отвернулся от окна, почувствовав легкий, едва ощутимый укол зависти. Ему было почти незнакомо чувство беспокойства, тревоги, охватившее его сейчас. На столе лежала работа, в блокноте расписаны деловые встречи, однако он не торопился заняться всем этим.
С самого детства он двигался к намеченной цели – от учебы к работе, от успеха к успеху. Чего и ожидали от него все, чего он и сам от себя ожидал. Все было хорошо, на должном уровне.
Но семь лет назад он в одночасье лишился родителей, когда у отца, сидевшего за рулем, случился сердечный приступ, и машина, потеряв управление, врезалась в дорожный столб. До сих пор он не может без ужаса вспоминать отчаяние, охватившее все его существо и не отпускавшее ни на секунду, пока он летел из Дублина в Лондон, куда отец отправился по делам. И этот ужасный запах больницы…
Отец умер на месте. Мать пережила его на час с лишним. Так что, когда прибыл сын, оба были мертвы. Всю жизнь они многому учили его: семейной гордости, любви к искусству, любви к своему делу и как все это сочетать с возможно большей пользой.
В двадцать шесть лет он стал хозяином и главой Всемирной галереи со всеми ее филиалами, человеком, ответственным за целый штат служащих, за принимаемые решения, за предметы искусства, попадающие в его руки. Уже семь лет он без устали работает для процветания и развития галерейного дела, разве этого не достаточно?
А теперь еще – новая идея, что пришла ему в голову, от которой он не может отделаться.
Все началось тем зимним ветреным днем, когда он впервые увидел работы Мегги Конкеннан. Это было во время очередного чаепития в доме его бабушки, где он обратил внимание.., нет, это совсем неподходящие слова!., где он был захвачен, ошеломлен тем, что увидел на одном из ее многочисленных столиков. Ему сразу захотелось познакомиться с художником, захотелось следить за его судьбой, карьерой, стать его покровителем, патроном, наставником. Опять не совсем те слова, но смысл именно тот.
После того дня он сумел приобрести всего две работы этого автора. Одна – нежная и зыбкая, словно дневной сон, представляла собой почти невесомый стеклянный столб, из которого как бы вырывались, вылетали радуги, целый сонм радуг! И все это изделие было не больше ладони в длину.
Вторая работа, еще сильнее поразившая его воображение, была похожа тоже на сновидение, но мрачное и тревожное – ночной кошмар. Это было какое-то буйство страстей: дикая, беспорядочная война формы и красок. Стеклянные щупальца, усики, иглы и завитки рвались со своего основания и словно пытались схватить вас, уколоть, ущипнуть.
Изделие могло показаться кому-то уродливым, но оно завораживало, в нем была беспокойная мощь и что-то недосказанное, даже сексуальное.
Рогану было очень интересно узнать, что представляла собой женщина, которая смогла создать две такие разные по смыслу и исполнению, но одинаковые по силе мастерства вещи.
Уже около двух месяцев, чуть не с самого дня покупки, он пытался связаться с автором этих работ, но безуспешно. Женщина не проявляла ровно никакого интереса к его туманным обещаниям помощи и покровительства.
Дважды ему удавалось говорить с ней по телефону, однако собеседница по другую сторону провода была немногословна и почти невежлива. Нет, ей не требуется покровитель, тем более деловой человек из Дублина, без сомнения, слишком образованный и не с самым большим вкусом.
Слушать все это было довольно неприятно!
У нее был музыкальный голос с западноирландскими интонациями, и она объяснила ему, что вполне удовлетворена своим теперешним положением, когда может делать то, что хочет и как хочет, изредка продавая тем, кто покупает. Ей не требуется человек, кто бы указывал, что и куда продавать, не нужны лишние знакомства и контакты. Это ее собственные изделия – разве не так? – и почему бы ему не оставить ее в покое и не заняться своими бухгалтерскими книгами?
Какая бессовестная, наглая гордячка! Вспоминая сейчас о ней, он снова вспыхнул от гнева. Ей предлагают руку помощи, руку, о которой десятки других художников могут только мечтать, а она позволяет себе чуть ли не с презрением отвергать его предложение.
Нужно плюнуть на все это. Плюнуть и забыть, и пускай она делает свою работу, оставаясь в безвестности. Так ей и надо! Ни он, ни его галерея не нуждаются в ней, пальцем о палец не ударит он ради нее… Но, черт ее побери, он все же хочет с ней познакомиться!
