Он больно сжал пальцы ее руки, она вскрикнула, произнеся его имя, и оно прозвучало, как стон, как рыдание.
Желание становилось нестерпимым. Больше она не могла сдерживаться и раздвинула ноги.
– Сейчас! – заклинала Мегги. – Роган, умоляю…
Но он был уже в ней, глубоко и сильно. Она выгибалась навстречу неописуемому удовольствию, которое пульсировало внутри ее острыми вспышками. Их тела объединились в едином ритме, готовясь к сокрушительному взрыву страсти. Ее ноги почти впивались ему в спину.
Как сквозь завесу легкого тумана он видел ее лицо, закрытые глаза, мог различить смену выражений на нем: удивление, радость, печаль, страсть – одновременно и порознь, они, словно блики света и тени, сменяли друг друга, сплетаясь и разъединяясь. Еще раз, когда их поглотило лишь одно безумное желание, она открыла глаза и произнесла его имя.
Он почувствовал, что тонет в бирюзе этих глаз, и, зарывшись лицом в пламя ее волос, подчинился. Последним, окончательным усилием, испытывая жадное сожаление, что наступает конец, он излил в нее семя.
В войне любого рода бывают потери. Пожалуй, мало кто знает это так хорошо, как ирландцы. Так считала Мегги. Знают радость побед и горечь поражений. Но в той войне, что шла между ней и Роганом и закончилась сейчас тем, что Мегги потеряла ощущение собственного тела и не знала, кто вышел победителем, в этой войне она не собиралась подсчитывать потери. По крайней мере, в данное время.
Солнце светило по-прежнему, слышалось щебетанье птиц за окном, гул печей, жужжанье пчел возле подоконника.
Мегги лежала почти поперек кровати, голова свешивалась с матраца. В руках чувствовалась боль. Быть может, потому, что они были все так же крепко обвиты вокруг Рогана, который распростерся на ней, тихий, как сама смерть.
Задержав дыхание, она услышала, как часто бьется его сердце. Удивительно, подумала она, как мы не убили друг друга. Испытывая удовольствие от того, что ощущает вес его тела, что мысли в ее голове сплелись в паутину, Мегги наблюдала, как солнце пляшет на потолке.
К Рогану медленно возвращалось ощущение реальности – что комната освещена солнечными лучами, что под ним находится маленькое теплое тело. Розовая пелена заволокла его сознание. Он снова закрыл глаза. Не хотелось делать никаких движений, шевелиться, говорить…
Да и какие слова может он произнести? – спросил он самого себя. Сказать ей, что понял, к своему собственному удивлению и смущению, как любит ее? Почему она должна ему поверить? Кроме того, произнести это сейчас, когда оба еще находятся в состоянии эйфории после недавней близости, означает скорее всего вызвать недоверчиво-язвительную реакцию такой женщины, как Мегги, и уж, во всяком случае, не веру в правдивость его слов.
И вообще, какие нужны слова после того, как мужчина овладел женщиной с яростью дикого животного? О, несомненно, он убежден, что она испытала наслаждение, но это не меняет того факта, что сам он полностью потерял контроль над собою, над своим телом и разумом – а что же тогда отличает человека разумного и цивилизованного от дикаря?
Впервые в жизни он овладел женщиной, не проявив при этом в самые интимные минуты необходимого внимания, тактичности, нежности, наконец. Все было резко, бездумно, даже грубо и к тому же, подумал он с некоторым содроганием, без учета возможных последствий.
Он захотел подняться, но она протестующе забормотала и еще крепче обхватила его.
– Не уходи.
– Я не ухожу.
Он увидел, что голова у нее висит в воздухе, и подложил под нее ладонь, а потом попытался отодвинуться назад, сразу оказавшись у другого края постели.
– Как ты спишь на такой узкой? – удивился он. – Тут тесно и для кошки.
– Мне вполне хватает места. Но теперь, когда я так богата, куплю себе другую. Огромную, как у тебя в доме.
Он представил себе свой «чиппендейл»
[5]
с четырьмя столбиками по краям на этой голубятне и улыбнулся. Но тут же тревожная мысль стерла улыбку с лица.
– Мегги!
На ее разгоревшемся лице блуждала легкая улыбка, глаза были полузакрыты.
– Роган, – ответила она тем же серьезным, обеспокоенным тоном, но тут же рассмеялась. – Знаю, ты собираешься поведать мне, что весьма сожалеешь о том, что растоптал мою честь. Или что-нибудь в этом роде. Если чья-то честь и пострадала, то скорее твоя. Потому что я хотела этого и нисколько не раскаиваюсь.
– Мегги, – повторил он и нежно отвел волосы, упавшие ей на щеку. – Что ты за женщина? Кто тут говорит о сожалениях и о чести, когда я… – Он не договорил и, подняв ее руку, стал целовать пальцы. Увидев темные пятна возле плеча, он вздрогнул. – Я сделал тебе больно! Что это?
– А… Теперь, когда ты сказал, я немного чувствую. Наверное, ударилась о дверь. Чепуха. О чем ты хотел спросить до этого?
Он немного отодвинулся от нее.
– Хотел извиниться. Это непростительно. Мое поведение нельзя оправдать ничем!
Она повернула голову и поглядела на него долгим взглядом. Опять его проклятые светские манеры! Даже когда он совершенно голый лежит в чужой постели.
– Твое поведение? – переспросила она. – Я бы сказала – наше поведение, Роган, и, мне кажется, с обеих сторон оно было безукоризненным. – Засмеявшись, она попыталась привстать и обняла его за шею. – Думаешь, из-за нескольких синяков я увяну, как роза с обломанным стеблем? Этого не случится, уверяю тебя. Тем более я отчасти сама виновата. – Дело в том, что…
– Дело в том, – прервала она его, – что мы немножко искалечили друг друга. И, пожалуйста, перестань превращать меня в изнеженное растение, которому противопоказаны сильные ощущения и истинные радости секса. Потому что я в восторге от всего, что было. Так же, как и ты, дорогой сэр.
Он дотронулся до темной отметины у нее возле кисти.
– Лучше бы я по-другому проявлял свой восторг.
– Это пятно у меня от рождения, – схитрила она.
Он не поверил этому и правильно сделал, но дольше всего его беспокоило совсем другое.
– Мегги, – снова заговорил он, – поверь, я вовсе не думал, когда вылетел сегодня из Дублина, что все окончится именно так. И, конечно, сейчас поздно говорить о том, что свершилось. Но скажи, ты.., ты не боишься забеременеть?
Она прищурила глаза, села в постели, глубоко вздохнула.
… Она помнила, что так говорил ей отец. Про нее. Теперь она поняла, что он имел в виду.
– Нет, – сказала она безжизненно; ее чувства были сейчас слишком смутны и неопределенны, чтобы бурно вырваться наружу. – По времени этого не должно быть. И я сама отвечаю за себя, Роган.
– Я должен был подумать об этом, черт меня побери! – Он погладил ее по румяной щеке. – Ты ошеломила меня, Мегги, когда плюхнулась ко мне на колени с охапкой полевых цветов в руках. И продолжаешь поражать меня и сейчас.
