– Что же ты помалкиваешь, Мегги Мэй? Мегги улыбнулась: это было прозвище, которое ей дал отец и с которым часто обращался к ней. Ей было удобно и приятно сидеть рядом с Мерфи в кабине его грузовика, зная, что ее велосипед спокойно лежит в кузове, и слушать ровное гудение мотора – все машины у Мерфи издавали почти одинаковый звук, похожий на мурлыканье довольной кошки.
– По-моему, я немножко пьяна, Мерфи, – довольно сказала она, вздыхая и потягиваясь. – Но мне нравится мое состояние. Покой и удовлетворение.
– Ты заслужила все это, старушка. – Он знал, что она больше, чем «немного», пьяна, и потому погрузил велосипед в свой грузовик и заставил ее поехать с ним в машине, невзирая на протесты. – Мы все гордимся тобой, – продолжал он. – А что касается меня, я буду теперь глядеть с куда большим почтением на ту бутылку, которую ты мне подарила.
– Это кувшин, а никакая не бутылка! Я тебе тысячу раз говорила. Надеюсь, ты ставишь в него полевые цветы или какие-нибудь ветки?
– Все время это делаю. Ты вернешься теперь в Дублин, да?
– Не знаю. Во всяком случае, не сейчас. Там я не смогу работать, а без работы какая жизнь? – Она поглядела в окошко, где кусты дрока серебрились под лучами взошедшей луны. – Он никогда мне не говорил, что это для него честь.
– Что? Кто не говорил?
– Всегда давал понять, что это именно он оказывает мне честь! Великий и могучий Суини протягивает руку жалкому полунищему художнику, чтобы повести его к славе и богатству. Разве я когда-нибудь просила об этом, скажи, Мерфи? Разве мне это было нужно? Ответь!
Ему не понравился ее воинственный раздраженный тон – ведь только что была в таком умиротворенном настроении, – и он осторожно сказал:
– Не знаю, Мегги. А почему бы не хотеть этого?
– Конечно, я хочу! Я же не какая-то слабоумная. Но просить кого-то, чтобы помог, повел за ручку! Нет! Я с самого начала ему говорила: оставьте меня в покое! Говорила, а он ни в какую! – Она сложила руки на груди. – Он продолжал искушать меня. Слышишь, Мерфи? Сам дьявол не мог быть более хитрым и настойчивым. И вот теперь я у него на крючке и обратного пути нет! Остановись, приехали!
Он и сам уже притормозил возле калитки. Глядя в полутьме на ее лицо, он спросил:
– А сама ты хочешь?
– Чего?
– Обратно.
– Нет, Мерфи. И это самое печальное. Я хочу как раз того, о чем он мне толковал, хочу до умопомрачения! И в то же время не хочу, чтобы что-то менялось. В этом весь ужас моего положения. Хочу и того, и другого. Одиночества, покоя, свободы, но также славы и богатства. А разве могут они быть рядом друг с другом? Да никогда!
– У тебя все должно получиться, Мегги Мэй, – полушутливо-полусерьезно сказал Мерфи. – Ты у нас самая упрямая из всех. И самая зеленоглазая.
Что еще он мог сказать не вполне трезвой женщине в эту светлую лунную ночь?
Она рассмеялась и громко чмокнула его в щеку.
– Как я люблю тебя, Мерфи! Почему ты никогда не пригласишь меня сплясать с тобой в поле при лунном свете?
Он усмехнулся, потрепал ее по голове.
– Уж лучше я вытащу твой велосипед из кузова и уложу тебя в постельку.
– Я сама вытащу!
Она выскочила из кабины, но он опередил ее и поставил велосипед на землю.
– Спасибо, что проводили до дома, мистер Малдун.
– Это доставило мне огромное удовольствие, мисс Конкеннан. А теперь скорее спать!
Когда она с некоторым трудом протаскивала велосипед в калитку, то услыхала, как Мерфи запел. Остановившись в саду, она внимала его звучному приятному голосу, раздававшемуся в ночной тишине.
Одна – там, где волны о берег бьют,
Одна – где люди и шум;
Волна так сильна, и так радостен люд,
Но дух мой мрачен, угрюм…
Хлопнула автомобильная дверца, голос умолк. Зарокотал мотор. Мерфи уехал.
Мегги грустно улыбнулась и беззвучно спела припев этой песни, которую хорошо помнила с детства.
И ночью, и днем
Я грущу об одном:
О радости той, что ушла…
Старинная баллада про женщину с гор. Мегги живет не в горах, но печаль той женщины ей так понятна и близка. Выставочный зал в Дублине был до отказа наполнен людьми, но там она чувствовала себя одиноко, и душа ее изнывала.
Она поставила велосипед у задней двери, но в дом не вошла, а повернулась и пошла куда-то, не разбирая дороги, сама не зная куда. У нее немного кружилась голова, и в ногах не было твердости, но спать совсем не хотелось. Особенно в такую ночь. Да еще одной.
Навеселе или трезвая, ночью или днем, она здесь не заблудится, на своей родной земле. Еще чего! Этого от нее не дождутся.
Она слышала уханье совы и какой-то шум – то ли охотника, то ли жертвы. Половинка луны сияла, как маяк в море, где плавали звезды. Ночь что-то нашептывала по секрету, ей отвечал мелодичным журчанием ручей.
Вот, вот то главное, чего она хочет. Вот что ей так необходимо и дорого, как отрада одиночества: чтобы простирались вокруг зеленеющие поля, посеребренные, как сейчас, звездно-лунным светом, и чтобы вдали виднелся, так же как сейчас, огонек лампы на кухне у Мерфи.
Ей вспомнилось, как часто бродила она здесь с отцом, ее детская ручонка в его руке. Он много говорил, но никогда о крестьянских заботах: о севе или пахоте, а только о своих мечтах. Он жил в них и вместе с ними витал в облаках.
И никогда, никогда не осуществил ни одну из них на земле.
Она подумала, что у матери все обстоит еще печальней. Той все же удалось ухватить свою мечту здесь, на земле, но потом она лишилась ее навсегда.
Как это ужасно, наверное, держать мечту в руках и видеть, как она просачивается сквозь пальцы, словно песок.
Не этого ли пуще всего боится и она сама?
Мегги легла навзничь в высокую траву, голова у нее продолжала слегка кружиться и от напитков, и от обилия мыслей. Звезды над ней совершали свой таинственный хоровод, луна сверкала как начищенная пуговица – это все для нее. Послышалось пение соловья. Тоже для нее.
Вся ночь принадлежала ей. Ей одной. Она улыбнулась, закрыла глаза и уснула.
Глава 11
Ее разбудила корова. Большие влажные глаза задумчиво смотрели на человеческое тело, лежащее посреди пастбища. Но, поскольку больше всего корову интересовала пища и чтобы ее вовремя подоили, она фыркнула раз, другой возле самой щеки Мегги, понюхала ее и продолжила главное свое дело – щипать траву.
– О Господи, кто еще там?
Мегги проснулась, ощутила головную боль – в ушах стучали барабаны, – повернулась, вытянула ноги и крепко ударилась обо что-то твердое. Это была коровья нога. Подняв глаза, она с удивлением увидела всю корову.
