– Я? Французу? – Брианна в ужасе отшатнулась. – Зачем это ему?
– Нужно. Я хвалила ему твою тушеную баранину по-ирландски и ягодные пироги. Возносила до небес. И он умолял открыть тайну их изготовления, а я дала слово.
– Если так, конечно. Спасибо еще раз, Мегги. – Брианна сделала движение, чтобы подойти и обнять сестру, но спокойная холодность Мегги ее остановила. – Расскажи, как там все прошло? Как выставка? Не могу даже представить.
– Все нормально. Много людей. Роган сумел вызвать достаточный интерес. Даже был оркестр и официанты в белых костюмах. Шампанское и все такое. И бутербродики, которые еле удержишь в руке – такие крошечные.
– Все равно прекрасно. Я так рада за тебя.
– Правда? Могла бы поехать и посмотреть своими глазами.
– Ты же знаешь, Мегги.
– Ничего не знаю и знать не хочу! Господи, Бри, ты не представляешь, как мне тебя не хватало там! – Последние слова вырвались у нее, подобно воплю.
Пес жалобно заскулил и с тревогой поглядел на обеих.
– Я поехала бы, если бы смогла. Зачем ты…
– Ты могла! Оставила бы ее на одну-две ночи. Подумаешь! А у меня там никого не было рядом. Ни одной родной души! Понимаешь? Ты всегда уделяла ей куда больше любви и внимания. Больше, чем мне, чем отцу, чем себе!
– Как тут можно сосчитать?
– Можно! Ты позволила ей превратить твое сердце в лед. Это же она сделала со своим.
– Ты говоришь жестокие вещи, Мегги.
– Да, знаю. От нее от первой ты уже давно услышала, что я жестокая. Жестокая, а также отмеченная печатью греха, если не дьявола, верно? Что ж, я даже рада, если я жестокая и грешная. Лучше очутиться в аду, чем стоять по колено в пепле своих надежд и молчаливо страдать в ожидании, что попадешь на небо. – Мегги отступила назад, холодной, одеревеневшей рукой взялась за ручку двери. – Так вот, я провела там пару ночей без тебя и без кого-либо другого. И, как ни странно, выжила. Работы мои продаются. Через несколько недель у меня будут деньги для вас. И тогда…
– Извини, если обидела тебя, Мегги, – голос Брианны окреп, в нем заговорила оскорбленная гордость. – Что касается твоих денег, я о них не думаю.
– Зато я думаю. Мегги вошла в дом и сильно хлопнула дверью.
Три дня ее никто не беспокоил. Никто не звонил, никто не стучал в дверь. Если бы и произошло что-то в этом роде, она все равно бы не ответила. Почти все время она проводила в мастерской, воплощая в стекле образы, родившиеся у нее в голове и частично вылившиеся на листы альбома.
Несмотря на то, что Роган считал ее эскизы и рисунки достаточно интересными и самоценными, она весьма небрежно разбросала их или кое-как прикрепила в одном из углов мастерской, которая стала напоминать комнату фотографа.
Дважды она обожглась в спешке, один раз настолько, что вынуждена была на время прекратить работу и пестовать свой ожог.
Сейчас она сидела в кресле, внимательно рассматривая рисунок, сделанный с нагрудного знака индейца-апача. Она и так, и эдак поворачивала лист бумаги, выискивая только ей понятный ракурс, мысленно подбирая форму и цвета, составляя из них гамму тонов, красок, конфигураций. Десятки, а может, сотни вариантов, которые должны привести к чему-то одному-единственному – к успеху.
Тут уж никакой спешки – тут надо быть внимательной и терпеливой и думать, думать.
Раскаленные добела языки пламени видны были через открытые дверцы печи, от них шел нестерпимый жар. Гудел мотор вентилятора, призванный отгонять от ее легких вредные испарения, которые, в свою очередь, придавали стеклу переливчатые радужные оттенки необыкновенной красоты.
В течение двух дней до этого она священнодействовала с различными химикалиями, смешивая их в различных пропорциях, экспериментируя, как безумный алхимик, пока не добивалась тех красок и тонов, каких хотелось. Медь – для того, чтобы получить насыщенный бирюзовый цвет, железо – для более густого желтого, марганец – для королевского пурпурного с фиолетовым отливом. Наибольшую трудность для нее, как и для любого художника по стеклу, представлял красный цвет – точнее, настоящий рубиновый. Получить его было ох как нелегко! Она использовала для этого опять же медный порошок, а также, хотя это было чрезвычайно опасно из-за своей страшной ядовитости, цианистый натрий.
Но даже при всех ухищрениях оставалась все время угроза, что красный рубиновый цвет примет коричневый оттенок…
Да, стенку нагрудного индейского знака следует сделать тонкой – чтобы свет мог проходить сквозь нее и преломляться там. Это потребует дополнительного нагрева и особо тщательной и аккуратной работы.
Остаток дня она провела возле печей, с трубкой в руке, и, когда оторвалась от работы, было уже время ужина. Про обед она сегодня забыла.
Хватит с меня консервированной пищи! – решила она. Отпраздную окончание работы за нормальной едой, с кружкой пива в пабе у милого Тима О'Малли!
Мегги не стала раздумывать над тем, почему ей захотелось вдруг оказаться среди людей, хотя еще только утром этого дня она благословляла свое одиночество и не помышляла расставаться с ним.
По возвращении из Дублина она не видела никого, кроме Брианны, с которой обошлась довольно грубо, о чем сейчас сожалела. Сожалела, что так и не удосужилась вникнуть поглубже в положение сестры, которая во все времена была в самом эпицентре семейных ссор – между матерью, с одной стороны, и отцом и Мегги, с другой. Несчастный второй ребенок в несчастливой семье.
Вместо того чтобы накидываться со своими попреками, как она это сделала, на следующий день после приезда на Брианну, нужно было поговорить с ней совсем о другом: рассказать, что узнала она про их мать от миссис Суини. Интересно, известно ли об этом Брианне? И, если да, отчего та никогда не рассказывала этого ей? Не считала нужным?
И опять обида захлестнула Мегги, но она сумела отогнать ее и сосредоточилась на мысли о том, как отправится в паб и хорошенько там поест. А разговор с Брианной подождет.
Ей хотелось побыть с простыми, обычными людьми, которых давно знает; посидеть с ними за столиками с горячей пищей и холодным пивом, поговорить о жизни, вспомнить об отце. Это должно отвлечь мысли от работы, от Рогана, с кем неминуемо придется еще неоднократно встречаться. Хочешь не хочешь.
Вечер выдался погожий, без дождя, и она решила прокатиться до деревни, где находилась пивная, на велосипеде. Три мили туда, три обратно – не привыкать.
Уже наступили долгие летние деньки, солнце садилось поздно, стояла теплынь, многие фермеры вновь возвращались на свои поля после ужина. Извилистая дорога, по которой она ехала, с обеих сторон заросла высоким кустарником – казалось, что путь ее проходит по длинному туннелю.
Она усердно жала на педали, не оттого, что торопилась, а просто так, ради удовольствия, и довольно скоро вырвалась из кустистого туннеля на простор долины.
