Возможно, именно поэтому, предположил Роган, на фоне царящего беспорядка и неприхотливости, так поразителен эффект расставленных здесь и там предметов из стекла.
Подумал он и о том, где же спит хозяйка и так ли удобна и хороша ее постель, как та, на которой он спал предыдущую ночь. И еще: а если бы он провел ночь с ней?.. Нет, поправил он себя, не «если», а «когда».
Мегги поставила на стол чайник и две глиняные кружки.
– Вам понравилось ваше пребывание в «Блекторне»? – учтиво спросила она.
– О да. Ваша сестра превосходная хозяйка. А еду невозможно забыть.
Мегги мысленно поблагодарила его за добрые слова о сестре и щедро положила себе в кружку три ложки сахара.
– Бри – домохозяйка в лучшем смысле этого слова, – с теплотой сказала она. – Угощала она вас сегодня сдобными булочками с корицей?
– Я съел целых две.
Мегги ощутила, как испарилось ее напряжение. Она весело рассмеялась, закинула ногу на ногу.
– Наш отец любил говорить, что Бри блестит, как золото, а я – как медь. Боюсь, у меня вы не получите домашних булочек, Суини, хотя я попытаюсь сейчас найти коробку с печеньем.
– Совсем не обязательно.
– Тогда перейдем сразу к делу. – Мегги взяла кружку в обе руки, наклонилась вперед. – Ничего, если я вам скажу честно? Меня не интересует ваше предложение.
Роган ответил не сразу. Он сделал несколько глотков, чай был крепкий и свежий.
– А ничего, если я назову вас лгуньей, Мегги? – Он улыбнулся, увидев, как гневно вспыхнули ее глаза. – Потому что, если вы говорите правду, зачем было приглашать меня и поить чаем на вашей кухне? – Он сделал предостерегающее движение рукой, так как она собралась возразить. – Однако сойдемся на том, что вы не хотите признаться себе самой, что заинтересованы. Ладно?
Умный человек, ничего не скажешь, вынуждена была признать Мегги, слегка смягчившись. Но умные люди – самые опасные. Поэтому надо сразу поставить его на место.
– Я не имею ни малейшего желания, чтобы мною управляли, руководили, чтобы меня окружали заботой, вели и опекали!
Она заявила все это с вызовом, он оставался совершенно спокойным.
– Вы перечислили почти все возможные виды воздействия, – сказал он негромко. – Но мы часто не желаем именно того, в чем так нуждаемся. – Он наблюдал за ней из-за краев своей кружки и с удовлетворением заметил, как легкий румянец выступил у нее на щеках, от чего цвет глаз сделался темнее. – Разрешите мне высказаться точнее. Ваш талант – исключительно ваша собственность. Я не имею ни малейшего намерения вторгаться в то, что вы делаете у себя в мастерской. Вы создаете, что хотите и умеете, на что у вас хватает вдохновения и сил.
– А если то, что я сделаю, окажется вам не по вкусу?
– Я выставляю и продаю множество работ, которые не хотел бы иметь в своем доме. Таков мой бизнес, Мегги. Я не стану вмешиваться, повторяю еще раз, в вашу работу, но и вы не станете вмешиваться в мои дела.
– Например, в то, кто покупает мои вещи?
– Да, – решительно ответил он. – Если у вас появится какая-то особая привязанность к той или иной работе, вы должны перешагнуть через это или попросту оставить вещь у себя. Но то, что попадает в мои руки, то уже мое.
Она сжала губы. Потом спросила:
– И всякий, у кого есть деньги, может приобрести мою вещь?
– Конечно.
Мегги со стуком поставила кружку на стол, вскочила с места, принялась шагать по комнате. Рогану нравилось, как она это делала – все ее тело принимало самое деятельное участие в этом процессе: руки, плечи, даже брови двигались в едином ритме, бурном и полном какого-то детского негодования. Он отставил кружку и с удовольствием откинулся на спинку стула, наслаждаясь зрелищем.
– Я вытаскиваю на свет, – возбужденно говорила она, – что-то из самых своих глубин и из этого «что-то» создаю материальное, осязаемое, свое. А потом появляется какой-нибудь идиот из Керри, Дублина или, не дай Бог, Лондона и покупает это для своей жены, ко дню ее рождения, ни сном ни духом не понимая, что оно такое…
– Вы устанавливаете личные отношения с каждым вашим покупателем? – невозмутимо спросил Роган.
– Что? Во всяком случае, знаю, кто что купил и куда оно уедет.
Обычно знаю, честно добавила она про себя.
– Позвольте напомнить вам, что до нашей встречи я приобрел две ваши работы, а вы и знать не знали об этом.
– Что ж, и видите, к чему это привело. Вы приехали сюда со своими дьявольскими предложениями.
Да, палец в рот ей не клади, подумал он со вздохом. Характерец не приведи Господи! Сколько раз ему приходилось иметь дело с художниками, но такого он, пожалуй, не видел. И, по правде говоря, не может до конца понять…
– Мегги, – сказал он, стараясь вложить в слова весь свой дар убеждения, – опекать вас и ваш дар нужно именно потому, чтобы избавить от всех этих трудностей. Вы не должны заботиться о продаже, вам лишь следует целиком сосредоточиться на работе. И если какой-нибудь идиот, как вы изволите выражаться, приедет ко мне из Керри, из Дублина или даже из нелюбимого вами Лондона и будет готов выложить за вашу работу столько, сколько вы хотите, я немедленно заключу с ним сделку. Никаких рекомендаций, никаких особых документов я у него не потребую. Зато к концу года, с моей помощью, вы станете богатой женщиной.
– Вы действительно воображаете, Роган Суини, что именно это мне нужно? – Она была искренне возмущена, он это видел. – Считаете, что я каждый день держу в руках трубку и дую в нее изо всех сил, прикидывая в то же время в уме, сколько мне за нее набежит?
– Нет, Мегги. Я так не считаю. Наоборот, думаю, вы удивительный художник, и говорю об этом прямо, не опасаясь, что вы раздуетесь от самомнения до таких размеров, что не сможете пройти в эту дверь. По первой же вашей работе, которую я увидел, я понял это.
– Что ж, значит, у вас неплохой вкус, – хмыкнула она, пожав плечами.
– Это мне уже не раз говорили. А я вам повторю: ваши работы заслуживают большего. И вы сами тоже.
Она оперлась о буфет, возле которого стояла, и спросила, глядя прямо ему в глаза:
– И вы станете утверждать, что хотите помочь мне только по доброте душевной?
– Моя душа не имеет к этому никакого отношения. Я собираюсь помочь вам потому, что это, как я надеюсь, повысит престиж моих галерей.
– И вашей чековой книжки!
– Разумеется. Как-нибудь я попрошу вас объяснить мне причину вашей ненависти к деньгам, хорошо? А пока что ваш чай стынет.
Она вернулась к столу. Нужно успокоиться, сказала она себе. Улыбнуться, как и подобает гостеприимной хозяйке, сказать гостю что-нибудь приятное.
Она улыбнулась.
– Роган, – вкрадчиво сказала она, – я уверена, вы превосходно ведете свои дела. Я слышала, ваши галереи знамениты и художники почитают за честь выставляться в них.
