— Еду должны завозить дважды в неделю, мсье, — продолжал француз. — Но иногда ее не выгружают на берег по три недели кряду.
— Три недели!
— Да, мсье.
— Но… но…
— Те из нас, кто поумнее, прячут часть еды в камнях, как раз на такие случаи. Разумеется, эти запасы приходится оборонять. А прочие… у них еды всегда хватает. Определенного рода. Нас уже не двадцать тысяч, мсье.
Хорнблауэр глянул через окно каюты на смутную полоску островов, где и сегодня, в просвещенном девятнадцатом веке, процветает каннибализм.
— Господи Боже милостивый! — проговорил Буш.
— Ко вчерашнему дню, когда мы сбежали, еды не было уже неделю, мсье. Однако восточный ветер приносит не только голод, но и плавник. Мы с Марселем нашли эти два бревна. Многие хотели бы сбежать, но мы были сильнее. Сильнее большинства на острове.
Француз почти самодовольно глянул на свои иссохшие руки.
— Да, — подхватил Марсель. — Даже если бы ваш корабль нас не подобрал, мы бы добрались до Испании. Ведь наш император уже захватил ее всю?
— Нет, — коротко ответил Хорнблауэр. Он не готов был объяснять в подробностях, что сейчас творится на охваченном войной полуострове, поэтому сказал только: — Испанцы по-прежнему удерживают Валенсию, так что с берега вас бы отправили обратно на Кабреру.
Французы переглянулись. Они уже готовы были заговорить, когда Хорнблауэр резко их оборвал.
— Попытайтесь уснуть, — сказал он и вышел из каюты.
Свежий воздух отчасти помог прогнать отвратительные картины, которые вызвал в воображении рассказ французов. Хорнблауэр ненавидел человеческие страдания. Он ходил по шканцам, терзаемый мыслями о голодающих французах на Кабрере.
Левантиец, как зовут в этих краях сильный восточный ветер, обещал дуть еще по меньшей мере неделю — если Хорнблауэр не ошибся, оценивая приметы. А он полагал, что не ошибся.
Не его дело думать, что творится с французами в испанском плену. Кабрера лежит в стороне от курса «Сатерленда». Казенные припасы на борту предназначены исключительно для его собственного корабля. И если он попытается хоть как-то помочь несчастным, то должен будет выдержать очень долгое и очень неприятное объяснение с адмиралом.
Любой разумный человек пожал бы плечами и постарался бы забыть весь этот омерзительный кошмар, забыть, что на Кабрере французы пожирают трупы товарищей.
И все же, если сейчас развернуть «Сатерленд» в самый крутой бейдевинд, они как раз подойдут к острову, а если еще промедлить, придется долго возвращаться галсами. Хорнблауэр прошел на другую сторону шканцев и отдал приказ, так глянув при этом на своих лейтенантов, что те не посмели ничего спросить.
Затем он вновь заходил по шканцам — взад и вперед, взад и вперед — продумывая, как выгрузить припасы через полосу высокого прибоя.
Его математический ум работал в полную силу, оперируя целым рядом баллистических формул. Артиллерийская наука пребывала в младенчестве: лишь за несколько лет до того начальство вулвичского арсенала начало серию опытов с целью численно описать поведение пушки.
Однако и в этих опытах главное внимание уделялось большим корабельным пушкам, а не шлюпочным шестифунтовкам, о которых думал Хорнблауэр. Кроме того, то применение шестифунтовке, которое он измыслил, не приходило в голову вулвичскому начальству, да и, насколько он знал, никому другому.
Еще никто не пробовал с помощью пушки натянуть веревочный мост. Если этот план не сработает, придется выдумывать другой, однако попробовать все же стоит.
Хорнблауэр на время прервал череду раздумий и отдал озадаченным подчиненным несколько распоряжений. Кузнецу он велел сковать железный стержень с проушиной на конце, а затем обмотать его веревками и паклей по размеру пушечного жерла.
Боцманматы должны были найти сто морских саженей самого тонкого пенькового линя, какой есть на судне, растянуть каждый его дюйм кофель-нагелями для большей эластичности и безупречно ровной бухтой уложить линь в деревянное пожарное ведро.
Купору и его подручным велено было вскрыть бочки с солониной и, вынув половину содержимого, надежно закупорить их обратно.
Боцманматы получили указания взять необходимое число матросов и связать подготовленные бочки в длинную цепь, наподобие бус, где каждая бусина — бочка с двумя английскими центнерами солонины, соединенная с другими шестьюдесятью ярдами каната.
Любой наблюдатель крайне бы удивился, увидев палубу «Сатерленда», когда там начались эти работы. Сам же корабль в сгущающихся сумерках, накренясь под ветром, продолжал путь к острову.
К рассвету они уже осторожно двигались вдоль берега. Даже отсюда, хотя ветер дул в противоположную сторону, различался громовой рокот прибоя.
— Ставлю гинею, что это испанское провиантское судно, — сказал Буш, глядя в подзорную трубу.
У самого горизонта лежал в дрейфе маленький бриг.
— Да, — сказал Хорнблауэр; более подробного ответа эти слова не заслуживали.
Сам он внимательно изучал в подзорную трубу скалистый берег острова, на котором испанцы сочли возможным поселить двадцать тысяч человек. Это был скалистый кряж, торчащий из моря, словно одинокий зуб, без единого пятнышка зелени на серых склонах.
У их подножия взметались белые фонтаны брызг. Волны взлетали футов на двадцать-тридцать, исключая одно-единственное место в центре, где белая пена отмечала пологий берег с его бурунами. Выглядело это все вполне устрашающе.
— Понимаю испанцев, которые не выгружают здесь провиант при восточном ветре, — заметил Буш, и на сей раз вообще не получил ответа. Наблюдение было настолько очевидным, что смахивало на попытку завязать светский разговор, а Хорнблауэр твердо держался правила: никаких светских разговоров. К тому же он был слишком занят предстоящей задачей.
— Спустите баркас, — рявкнул он, не желая мелкой вежливостью покупать себе сочувствие подчиненных на случай провала.
Боцманматы засвистели в дудки, Гаррисон, боцман, во всю свою могучую глотку повторил команду, матросы основали тали, баркас подняли с кильблоков и спустили за борт. Гребцы крюками отталкивались от качающегося на волнах «Сатерленда».
— Я сам отправлюсь в баркасе, — коротко сказал Хорнблауэр Бушу.
Он ухватился за фал и неуклюже повис в воздухе. Матросы, сталкиваясь друг с другом, бросились его подхватить. Хорнблауэра неизменно бесило, что последний марсовый на корабле лучше него спускается по веревке. Он не совсем точно рассчитал относительные движения корабля и баркаса, так что последние фута три пролетел по воздуху, но в целом получилось более или менее сносно, без слишком большого урона для достоинства. Кто-то из матросов поднял упавшую треуголку, и Хорнблауэр нахлобучил ее на голову.
— Отваливай! — приказал он, и баркас на веслах устремился к далекому берегу.
