Сестра явно сомневалась, стоит ли говорить.
— Машу задержали… Связались с ее отцом, он где-то в Германии сейчас, до сих пор приюта ищет. Мария — хроническая алкоголичка, мало шансов, если честно, что она протянет до конца года.
Лиза замолчала, подняла с пола свою сумку и направилась к выходу. Задержалась у двери и сказала с задумчивой насмешкой:
— Знаешь, все так странно сложилось. Но я ни о чем не жалею и тебе желаю того же, братишка.
Стас откинулся на подушку и ответил с улыбкой:
— А я и не жалею.
* * *
В «Бронксе» субботним вечером было оживленно, как никогда.
Лерос был неподражаем, в костюме с иголочки, с голливудской улыбкой. Он вышел на сцену объявить следующую исполнительницу, которая собиралась спеть «О нем». Это был сюрприз для жениха.
Стас сидел с Цербером у бара, когда Лерос, этот демагог, провозгласил:
— А споет наша прекрасная невеста, Саша Прохорова. Бесстрашная скромная девочка, которая покорила холодное сердце «золотого мальчика» Стаса Архипова, известного бизнесмена, который в этом году вернулся на Родину.
Саше сделалось дурно, но пришлось переставлять ноги. Раньше она ни за что в жизни не стала бы петь перед публикой. Но ради Ареса она бы и в Космос полетела, а уж песню как-нибудь осилит.
Руки мелко дрожали, когда она поднялась на сцену и встала у микрофона под светом прожектора. Слова она знала наизусть, до дыр заслушала эту песню когда-то, после отъезда Стаса в Штаты.
Он был в шоке. Замер и смотрел на нее, готовый сорваться с места и заслонить от толпы… Но волновался он напрасно: у Саши был мягкий, громкий голос, и она успела выпить два крепких коктейля. А кроме того, Настя стояла неподалеку, чтобы в случае чего рвануть на сцену и поддержать, и Саша против воли улыбнулась, расслабилась. Одернула рукава платья, расправила плечи.
И запела.
«Собираю наши встречи, наши дни, как на нитку, это так долго…»
Стас смотрел на нее, не моргая, заколдованный ее голосом, и не хватало дыхания, но картинки прошлого — все лучшее, что случилось с ними — ярким калейдоскопом проносились в мыслях, вдохновляя.
…Вот они знакомятся, впервые пожимают друг другу руки.
…Вместе играют на синтезаторе, подшучивая над Моцартом.
…Саша хитро насыпает соль в стакан с водой.
«Разлетаюсь на куски от тоски, на осколки, все без толку, день за днем, да гори оно огнем…»
…Они в Звенигороде, гуляют вместе с Матвеем, и Стас крутит в руках Золушку из соломки. «Это все-таки тролль или гоблин?» — не может он понять.
…Первая близость посреди чужой свадьбы.
…Первая встреча после расставания, аромат сентября, две смятые фотографии в руках.
Как же я люблю тебя, дышать без тебя не могу…
«…я за ним, извини, гордость, я за ним одним, я к нему одному».
Саша замолчала, а Стас поднялся и, никого перед собой не замечая, пробрался через толпу, к ней, и, обняв здоровой рукой, сказал в микрофон:
— Мое холодное сердце говорит спасибо. А Сашу я украду с вашего позволения.
Он поцеловал ее на глазах у зрителей и утащил в укромное место, где очень красноречиво показал, насколько ценит ее храбрость.
* * *
До свадьбы оставалась неделя. Архипов решил поставить точку во всей этой истории, которая родилась много лет назад, когда избалованная девочка по имени Маша зациклилась на мудаке по имени Стас.
Мария пыталась убить себя, его, а заодно и его невесту. Три неудачных попытки, за время которых пали два семейства. Но все живы, Маше не удалось победить. Не судьба. А может, судьба просто оказалась сильнее нее: заклинания против Тьмы сработали.
Ираклий Василевский давно канул в Лету, но Кирилл Данберг все еще был на свободе, и предстояло убедиться, что война окончена. Поэтому Стас одолжил у Большого Босса частный самолет и после обеда приземлился в небольшом аэропорту Ниццы.
Накануне тот самый «хороший друг», на которого иногда работала Лиса, сообщил сестре, что Данберг прибыл из Германии, чтобы навестить дочь. Экспертиза признала Машу психически здоровой, ей грозил тюремный срок. Данберг добивался повторной экспертизы, надеялся поселить дочку в элитной психиатрической клинике.
Стаса пустили к Марии. По блату, так сказать. Десять минут на общение.6ca577
Маша сильно похудела с их последней встречи на Каннском фестивале и выглядела гораздо старше тридцати одного года.
— Неужели ты сам ко мне пришел? — был ее первый вопрос, полный горечи. — Дождалась наконец.
— Ну и? Оно того стоило, Маш? Ты толкнула в спину и мою семью, и свою заодно. Да, я понимаю, мы все там отличились, ядом друг друга позаливали. Но Саша Прохорова… Ты невинного человека заказала. Зачем?
Стас откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди, и посмотрел сквозь прозрачную преграду, которая отделяла его от опасной преступницы. Не маньячки, нет, а обычной эгоистичной стервы. Они когда-то были под стать, определенно, но Стас пытался уничтожить только себя, а Маша перешла черту.
— Все всегда только ради тебя, — сказала она, выговаривая слова с паузами, а в серых глазах — холод и пустота.
— Врешь ведь. О себе любимой все твои мечты. Ты хотела меня, как будто я вещь, а сейчас, скорее всего, ненавидишь… за то, что я смог подняться со дна, а ты — нет. Да уж, любить ты умеешь. Какой у меня любимый цвет?
Маша растерялась:
— Что?
— А какие фильмы я люблю? Книги. Погоду. Чего я хочу от жизни. Ты меня не знаешь. За все годы, что мы были знакомы, ты не спросила обо мне ни-че-го. Всегда говорила только о себе. Я, я, я. Тебе нравится фиолетовый, если правильно помню. Книги ты не любишь, а кино — только тупое. В жару тебя все бесило, а в мороз вечно отмерзали щеки. Очнись, Маш. Ты — в тюрьме. Ты хоть понимаешь, что ты сделала?
Она долго смотрела перед собой, с удивлением и каким-то жутким страхом. У нее задрожали губы, дрожь пошла вниз, к рукам, которыми она пригладила русые волосы. Она молчала с минуту, пока с нее наконец не сползла маска ехидны, обнажив уставшую от собственного тлена женщину.
— Я не знаю, — зло прошептала она, недовольная тем, что не контролирует эмоции. — Не знаю…
Она закрыла лицо ладонями и зарыдала.
— Мне так страшно, тошно от всего… от себя, от других. Господи, прости меня. У меня была алкогольная ломка, когда я узнала о свадьбе. Сначала брат… и эти его подколки о том, как я на тебя молюсь… Дебил, ненавижу! Ему всегда плевать на меня было. Но я ничего не сделала, клянусь, меня только наизнанку выворачивало сутками… Но потом твоя мама позвонила, спросила, в порядке ли я… она посочувствовать хотела, а у меня взорвалось все в голове. Я со знакомым связалась, у которого наркотики иногда брала, попросила, чтобы киллера нашел… И эта ломка… Думала, сдохну. Стас, Господи, Стас! — У нее началась истерика, и тогда вошел охранник, чтобы увести ее. — Прости меня, прости меня!
