Немощному старику было пятьдесят четыре, и выглядел он, как престарелый Хан Соло — в такой же отличной форме. Но самоирония у них в семье — это вроде фирменного знака.
— Спасибо. Сыну всегда приятно слышать, что в него верят.
Отец засмеялся, а Стас почувствовал, как в душе исчез очередной демон. Их оставалось все меньше.
* * *
Пуля разорвала мягкие ткани и не задела кость в плече. На ключице, в самом изгибе между шеей и плечом — царапина, сорвало немного мяса. Везение высшего уровня, настоящее чудо. Поэтому отмечать праздник Саня отправилась на дачу, как и планировалось, отказавшись от госпитализации. Ну кто хочет встретить Новый год в больнице? Ребра ныли от остановленной бронежилетом пули, но обошлось кровоподтеками.
Стас с ней не разговаривал, только хмурился. Он был бледный и суровый и не смотрел ей в глаза.
Из больницы он забрал ее час назад, до Нового года оставались считанные часы.
Вчера отчим с мамой приехали сразу, как только им позвонили с новостями: Саша жива, Паша мертв. Валентин Геннадьевич тут же умчался по делам, потому что Ираклия теперь в стране ничего не держало, он мог исчезнуть в любой момент. С отчимом уехал и Арес: оказалось, ему разрешили свидание с отцом. О чем эти двое говорили, Саня пока не знала, но этот день, 31 декабря, стал началом конца для Василевского-старшего.
Юрий Архипов еще до рассвета «по доброте душевной» отдал отчиму сведения о своем криминальном друге. Ираклия задержали в девять утра, когда он садился в свой частный самолет. В полдень новости о крахе Василевского появились в Сети. После обеда пошла предсказуемая волна доносов, сообщники пытались отмыться от любых связей с питерским авторитетом; четверых влиятельных чиновников арестовали к ужину. Все произошло так молниеносно, что многие до сих пор не осознали, что это конец.
Саня подозревала, что Ираклий не доживет до суда, но она не могла ничего изменить. Когда у человека хранится столько чужого грязного белья, то это налагает определенные риски.
Сейчас она чувствовала себя изможденной и старалась не вспоминать искаженное ужасом лицо Паши, когда он разрядил в нее обойму. Он не хотел в нее стрелять, конечно. Надеялся избавиться от охраны, но не смог вовремя сориентироваться в темноте, сдали нервы. Саня не желала для него такого конца. Если бы он только остался в Питере, получил срок… Но Паша не умел делать вещи наполовину, ему нужно было все и сразу.
Арес свернул в Николину Гору и снова поинтересовался, как ее самочувствие.
— Отлично, — соврала она.
За ними следовала машина с охранниками, в которых больше не было необходимости: после Нового года они сдадут пост и вернутся в службу безопасности Большого Босса.
Хмурый Арес так и не рассказал подробности беседы с отцом, и Саня решилась спросить сама.
— Так и рассказывать особо нечего, — пожал он плечами, следя за дорогой. — Мы с ним несколько лет не общались, но напряжения между нами не было. Мой отец — довольно любезный человек, когда торгуется.
Стас пощелкал по кнопке радио, меняя волну, и добавил:
— Но кое-что меня насторожило… Он держал компромат на Ираклия под рукой, хоть сразу отдавать и не собирался. Думаю, планировал выждать, чтобы Василевский уехал из страны, а потом пустил бы в ход. Зачем?
— Может, надеется отомстить кому-то через Ираклия?
— Вот-вот, верно мыслишь. Интересно будет увидеть — кому.
Саня слушала и смотрела на крепкие руки, которые сжимали руль: на красивые запястья, ухоженные длинные пальцы — и сердце кровью обливалось. Она не видела уродливого шрама, полученного в тюрьме, но он был там — напоминание, что Ареса оставили одного разбираться с чужими грехами. А он не держит зла, никого не винит. Сильный.
Когда Саня вчера вышла на улицу и поняла, что момент истины настал, у нее даже сомнений не возникло. Она была в бронежилете, а Стас — нет. Почему он должен умирать за нее? Это бред. Не было страха или паники, только желание успеть, оградить его. Саня знала, что Арес ей этого никогда не простит, но главное, чтобы он жил. А там как-нибудь сочтутся. Если бы они вдвоем были без бронежилета, она и тогда загородила бы его. Потому что это правильно. Она так чувствовала. Стас был не просто другом, он стал… семьей.
— Прости, что не позволила тебе выполнить свою работу. Я бы не смогла жить с твоей смертью на совести, — наконец сказала она, глядя перед собой. В горле пересохло, поэтому извинения прозвучали сипло.
— А я?! — заорал он и, глубоко вдохнув, крепче сжал руль. — Ты обо мне подумала? Я чуть не рехнулся, у меня мозг расплавился!
— На мне был бронежилет.
— Твой маньяк впал в ступор, увидев твою кровь. Он ведь не в тебя стрелял, он мне в грудь целился, видел, что я без брони! Я выше тебя, еще один сантиметр, и он бы тебе горло прострелил! А пять сантиметров, и голову снес бы! Твою мать!!! — Стас несколько раз со всей дури ударил ладонями по рулю.
— Но…
— Саша, молчи. Я пока не готов с тобой говорить об этом.
Она не сдавалась.
— В случившемся только моя вина. Мне нельзя пить, я становлюсь невменяемой и просто-таки озабоченной стервой. Это, наверное, моя внутренняя суть. Мой демон, который жаждет страсти. Я его пытаюсь усмирить, а он только и ждет, когда я выпью. Поэтому прости еще и за то, что вешалась на тебя вчера. Мне очень, очень стыдно. Ты мне, как брат, и…
— Если не замолчишь, я выброшусь из машины на ходу, клянусь, — процедил Арес.
Пришлось умолкнуть.
* * *
— Как он узнал твой адрес? Он не мог следить от квартиры Сани, охрана заметила бы, — задал Прохоров тот самый вопрос, который уже сутки терзал Стаса.
Они сидели в кабинете Валентина Геннадьевича, в компании Терехова, который прибыл на праздник вместе с дочкой Настей.
— Адрес был «чистый», его никто не знал… Подозреваю, что Василиску его сдала Мария Данберг. Мы с ней вместе учились в Англии, и я, скорее всего, упоминал, что у меня есть квартира на Патриарших. Они вчера пробили точное место и следили… Маша угрожала мне накануне, я говорил вам.
— Данберг, значит. — Прохоров поднялся и прошелся по кабинету, поглядывая на носки коричневых замшевых туфель.
— Постой, я ведь у нее на свадьбе был вчера, вместе с моей Настасьей, — вмешался Терехов. — С виду такая невинная роза, а шипы оказались ядовитые.
— Ничего, отцу ее проблем теперь будет по горло, — сообщил Прохоров. — Ты ведь прав был, Стас. Кирилл Данберг серьезные дела проворачивал с Ираклием. Отмазаться сможет, но медиабизнесу конец.
— Пока дело утихнет, полгода еще уйдет, не меньше. Цепная реакция пойдет страшная, — согласился Большой Босс, и Стас поспешил заверить:
— Я останусь с Сашей сколько нужно.
— Договоримся так. До сентября следишь за Санькой, согласно контракту. Так, на всякий случай. А там решай, что делать. Ты теперь свободный человек. Осенью у тебя начнется другая жизнь.
