— На операции… — повторяю всхлипнув, представив себе масштаб беды.
Я даже не могу спросить, что именно случилось, пытаюсь лишь осознать, что мой Вертинский сейчас под ножом хирурга.
— Скинь адрес на этот номер, я заеду и отвезу тебя к нему. Буду с женой, чтобы ты не испугалась.
А я как-то даже и не испугалась. Не того, что незнакомый мужчина звонит и просит сказать ему мой адрес, чтобы куда-то потом отвезти. Имя Шевцова я не раз слышала от Егора, но у любого здравого человека бы возникли сомнения после такого звонка. Однако я ему почему-то верю.
Поэтому высылаю в сообщении свой адрес и собираюсь. Точнее как собираюсь, зависаю у зеркала в прихожей, обвожу взглядом собранные коробки, потом смотрю на себя. Сознание перепрыгивает на надоедливый звук, раздающийся из кухни — свистит чайник.
Надо выключить.
Вымыть руки — пахнут луком после готовки.
Переодеться.
И не думать о том, насколько с ним всё плохо.
Через десять минут приходит сообщение от Шевцова, что он уже у подъезда. Ещё раз смотрю в зеркало, говоря себе, что всё будет хорошо. Что бы ни случилось, всё ДОЛЖНО быть хорошо. У меня внутри последние дни где-то очень глубоко билось ощущение, что я счастлива в кредит. Уж слишком. Но я себе разрешила быть таковой! Вселенная не может быть ко мне столь жестока, чтобы повертеть счастьем перед носом и отобрать таким жестоким способом. Она не посмеет забрать Егора у меня!
Выхожу из подъезда и вижу чёрный лексус, опасно прищурившийся остроугольными фарами. Рядом с ним невысокая блондинка. Увидев меня, она делает шаг навстречу и мягко улыбается.
— Я Яна. Мой муж звонил вам, мы отвезём вас в больницу к Егору.
— Юля, — отвечаю как можно спокойнее, стараясь тут же не начать трясти её за плечи, пытаясь узнать, что ей известно. — Можно на ты. И… спасибо.
Она приглашает меня сесть на заднее сиденье, куда усаживается и сама. Я следую за ней.
В салоне приятно пахнет, тихо играет музыка, но ко мне это пробивается словно через вату. Сознание затуманено страхом и неизвестностью.
— Здравствуйте, — говорю мужчине за рулём.
Узнаю в нём тренера Егора. Никогда не общалась лично, хотя часто видела его. На соревнованиях или когда ждала несколько раз с тренировки в зале. Да к такому и страшно подойти — здоровенный бугай, весь в татуировках и с таким взглядом, будто ещё секунда и он щелчком пальцев сломает тебе шею.
Любопытно, что рядом с таким медведем такая милая и нежная женщина. Инь и Янь в самом ярком проявлении.
В ответ он буркает приветсвие и давит на газ. Я хочу задать вопрос, но настолько боюсь ответа, что он застряёт в горле. Давит там, царапает, мешает дышать.
Яна кладёт свою тонкую руку на мою и мягко сжимает.
— В медицинском меня учили, что некорректно обнадёживать пациентов тем, что всё обязательно будет хорошо, — говорит она. — Ведь всякое в практике бывает. Но сейчас я действительно думаю, что всё будет в порядке, Юля.
— Что с ним? Что произошло? — спрашиваю сипло и прикрываю глаза в ожидании приговора. Первый вопрос, конечно же, куда важнее сейчас.
— Какая-то девушка сбила его на машине на парковке возле магазина. С места происшествия скрылась, — говорит Шевцов с переднего сидения. — У Егора повреждена рука и лопнула селезёнка. Сейчас на операции по удалению, а руку будут оперировать позже.
Боже…
Сердце в груди будто кто-то в кулак сжал. А если бы… О нет, не стану думать о худшем. Пусть он скорее поправится, Господи! А я буду рядом.
— Я знаю, кто это сделал, — говорю мрачно. — Это не случайность.
Яна охает, Шевцов хмурится, продолжая вести машину. А во мне закипает такая ненависть, которой можно ошпарить, испепелить лишь через взгляд. Я бы этой суке сейчас шею свернула, не моргнув. Собственными руками задавила бы.
— Позвоню в полицию, пусть подъедут в больницу, — сообщает Алексей, и дальше мы едем молча.
Перед зданием больницы меня снова накрывает паникой. А вдруг во время операции что-то пошло не так? Ему же орган удаляют. Кровотечение, реакция на наркоз и тому подобное.
Мне страшно, но я сжимаю кулаки и иду к ступеням ко входу. Яна и Алексей идут рядом.
Мы поднимаемся на лифте на четвертый этаж. Хирургия. Шевцов уверенно шагает в конец коридора, а я за ним. Возле одной из дверей вижу родителей Егора. Мама в слезах, отец хмурится.
— Здравствуй, Юля, — говорит он, а мать только кивает.
— Операция ещё идёт? — спрашивает Шевцов, Вертинский старший даёт ему утвердительный ответ.
Мы все замираем в безмолвии. Каждый в своих мыслях. Застываем как мухи в янтаре в своём гнетущем беспокойстве. Я молюсь про себя своими словами, другими попросту не умею. Но обязательно, обязательно выучу! И в церковь пойду. Только бы Бог вернул мне моего Егора.
Я отхожу к окну и упираюсь лбом в прохладное стекло. Смотрю на больничный двор, вспоминая, как сидела тут на лавочке, наблюдая за тем, как ветер гонит рябь по талым лужам. Егор не будет один.
Сейчас там внизу зелено и красиво. Мы будем сидеть вон на той лавочке, когда он будет восстанавливаться, а потом поедем домой. Я за рулём, потому что ему будет ещё нельзя.
Мы всё это переживём. Обязательно. Со всем справимся и будем жить дальше. Забудем как страшный сон.
Только пусть уставший хирург сейчас выйдет и скажет, что операция прошла успешно, и скоро Егора переведут в палату. Он отойдёт от наркоза и позовёт меня.
Выдыхаю, наблюдая, как влажное облачко на стекле сползается и совсем исчезает. Закрываю глаза, пытаясь сдержать слёзы.
— Я тебя очень хорошо понимаю, Юля, — маленькая ладонь Яны ложится мне на плечо. — Поверь. Я так же стояла под операционной, пока мой отец оперировал Лёшу. Его контузило в Сирии, и он ещё не восстановился, но оказался на ринге. Выиграл бой, но стало плохо. Очень плохо. Помню, как плыла разумом между сном и явью, сидя на полу под операционной. Так что я знаю, каково тебе. Но в глубине души я верила, что после всего, через что мы с Лёшей прошли, Бог не может так просто его отобрать.
Я поднимаю на неё глаза, глядя теперь совершенно иначе. Становится понятно, что они с Шевцовым непростая пара и путь к счастью своему прошли тоже непростой.
— Так что верь в него. Ты обязана.
На слова сил у меня нет. Я просто киваю, благодарна ей за такую поддержку. Потому что Егор действительно достоин моей веры в него, мы это уже проходили.
Из-за раздвижных дверей к нам выходит врач.
— Кто родственники Вертинского?
— Мы. Родители! — тут же отзывается мама Егора.
И я не собираюсь стоять в стороне. Решительно шагаю к ним.
— Я его девушка, — говорю твёрдо, чтобы даже не думали, что не имею права знать, как он. — Мы вместе живём.
