— Ладно, — Наташа пожимает плечами. — Вы всегда миритесь, Юль. Наладится всё.
Киваю, не желая ничего обсуждать и продолжать этот разговор. Не хочу обижать девочек, но и делиться не стану этим. Наташины слова расстраивают ещё больше. Да, мы всегда с Егором миримся. Мирились.
Но тогда между нами не было секса.
Ведь всё дело в нём.
Что я сделала не так? За что наказывает? Я ведь обещала не пускать по нему сопли — и не пускаю. Тогда в чём дело?
Девочки садятся за подготовку к семинару, а я себя сейчас заставить не могу. Втыкаю наушники и включаю сериал. Хочется перестать думать о ситуации, перестать ощущать эту горечь, эту обиду.
Часа через два чувствую, что проголодалась. Чаю бы попить. Откладываю планшет в сторону и встаю, со вздохом обнаруживаю, что в чайнике нет воды. Придётся топать на кухню.
В коридоре прохладно, поэтому набрасываю лёгкую кофту. Подвёрнутые в высокий пучок волосы решаю так и оставить. Кто меня там увидит?
Выхожу на общую кухню, ставлю чайник в раковину, чтобы набрать воды. Слышен запах сигарет, видимо, кто-то снова поленился выйти на общий балкон и покурил на кухне. Сколько комендантша не бъётся с курильщиками, меньше их особо не становится. Хорошо хоть в комнатах сейчас не курят почти, потому что за подобное стали лишать возможности жить в общежитии.
— Привет, Юляша, — слышу знакомый голос. — Чайку захотелось?
Пашка Прокопенко с параллельной группы тоже заходит в кухню. Улыбается.
— Привет, Паш, да. Что-то проголодалась, но время уже достаточно позднее, решила хотя бы чая выпить.
Паша — хороший парень. Спокойный, улыбчивый, учится хорошо. Мы иногда болтаем на перерывах, он тоже посещает допы по английскому. Как раз и решаем обсудить последнее занятие, но внезапно слышен шум.
На кухню входит компания парней. Семен, Вертинский и ещё двое из их тусовки. Все прилично выпившие. Особенно Егор.
Мне это совершенно не нравится. Я вообще не хочу его видеть, а тем более в таком состоянии. Мне ли не знать, на какие загоны он способен под градусом.
— О, Юльчик, привет! — протягивает он нарочито громко. — Отдыхаем?
Мне хочется убраться отсюда. Сейчас же.
— Вы не заблудились? Комната Гришина на этаж выше, — отвечаю холодно.
— Там дверь на балкон заклинило, — отвечает Семён, — а нам курить охота.
Никакого чая мне уже и подавно не хочется, а хочется быстрее убраться в комнату. И без чайника бы ушла, вот только девочкам я что скажу?
Мы с Пашей стоим ближе к плите, а парни как раз направляются к балкону. Егор проходит мимо нас и прилично цепляет Прокопенко плечом. Паша оступается, а потом окликает Вертинского.
— Осторожнее!
Тут наступает абсолютная тишина. Единственный звук, который я слышу, это биение своего сердца.
— Ты что-то сказал? — тихо спрашивает Егор и делает шаг в обратном направлении.
Я знаю этот взгляд. Когда у него кипит внутри, нужен только призрачный намёк на причину, и поезд готов скатиться с рельс. И Паша, несмотря на спортивную подтянутую фигуру, ему не конкурент.
— Я просил быть осторожнее, — спокойно повторяет Прокопенко, но я вижу, как сильно он напряжён.
— А то что? — Вертинский ведёт себя вызывающе, это и дураку понятно. — Или ты решил мне тут нотации прочесть?
Он подходит к Паше вплотную. Остальные наблюдают, знаю, что вмешиваться не станут. Кому охота сейчас себе зубы проредить.
— Ну так что, Павлик?
Я решаю вмешаться, пока не рвануло. Делаю шаг вперёд и вклиниваюсь между парнями, выставляю ладонь вперёд, тормозя Вертинского в грудь.
— Хватит, Егор. Паша просто зашёл сюда, как и вы.
— Юль, не вмешивайся, — Прокопенко кладёт мне руку на талию, пытаясь мягко оттолкнуть в сторону.
И это как раз и становится той самой искрой.
— Руки от неё убери! — Вертинский толкает Пашу обеими ладонями в грудь, обминув меня.
Прокопенко оступается и едва не падает. Однако Егора столь короткая стычка не удовлетворяет. Он пытается зацепить его ещё раз, но я буквально повисаю у него на плече
— Прекрати!
Он слушает, оставляя побледневшего и стремительно теряющего собственное достоинство Пашу в покое, но больно хватает меня за локоть и выволакивает из кухни в коридор, заставляя вскрикнуть.
— Ты какого хрена творишь, Егор?! — уже не сдерживаю тон. — Что он тебе сделал?
— Он пялился на тебя! — нависает, заставив прижаться к стене плотнее.
— И что? И пускай!
— Да хрен там, — его тон становится глуше. — Я же твой друг, Юля, — выделяет предпоследнее слово. — Должен заботиться, чтобы всякие извращенцы не пытались залезть тебе в трусы. Маленькая ещё.
Уровень сюрреализма растёт. Он слишком пьян и слишком зол, чтобы сейчас мог получиться разговор. Да и я предельно взвинчена.
— Не твоё дело, — шиплю в ответ.
— Моё или нет — я сам решу. А теперь шуруй к себе в комнату и не высовывай оттуда сегодня нос.
Фыркаю и отталкиваю его. Засранец! Убегаю в комнату, напрочь забыв и про чай, и про чайник.
Не знаю, чем вчера закончилась вечеринка у Вертинского и компании, но я уснуть не могла долго. Всё продолжала вертеть в голове то, что происходит, и как теперь из этого искать выход. Есть ли он вообще. Вдруг это конец нашей дружбе? Столько лет… Мы были близки сколько я себя помню. Для меня лишиться Егора, всё равно, что лишиться частички себя. Большой такой и важной.
Что если я ошиблась, когда попросила его стать моим первым? Чудовищно и необратимо? Что если одна ночь разрушила нашу дружбу до фундамента, сделав меня для него просто ещё одной поставленной галочкой?
А ведь он никогда и намёка не делал. Да и когда я попросила, видно было, что сильно сомневается. Он тогда уже что-то почувствовал, что это может стать точкой невозврата. Но ведь я попросила…
Но время не отмотать, обратно решение не вернуть и сделанное не обнулить. Не стереть из памяти и чувств.
И со всем этим что-то надо делать. Может, выждать немного времени и попытаться поговорить.
Утром в университете уже не только нет многих преподавателей, но и студентов начал валить грипп. Очень бы не хотелось, чтобы ввели карантин, потому что потом придётся доучиваться по субботам или в свободную предсессионную неделю.
У нас в группе тоже многие заболели, в том числе наша староста. Она никогда не пропускает, и все давно забыли, что в сентябре выбрали меня её заместителем.
— Сладкова, отнесите в деканат, будьте добры, сведения об отсутствующих, — просит преподаватель.
— Конечно, Пётр Иванович, — беру подписанный им статистический листок и выхожу из учебной аудитории.
