— И это тоже мы можем узнать, — воскликнул Академик. — Дать ответ, стоит ли нам вообще стремиться на юг. Оставить в прошлом все эти сказки о Черных Капитанах, Светлых и Темных Богах. Жить в новом мире, в мире знания.
— Посреди разоренной Братством Пустыни, — вставил Фур-Фур и гоготнул. — Ой, простите. Невосторженно выразился. Надеюсь, наша крыска не побежит сейчас к предводителю?
Я задумчиво посмотрел на него.
— Что? — осклабился он.
— Ты чего-то много задираешься, — пробурчал один из отдыхающих. Он называл себя Седьмой, говорил, что настоящее имя обретет, лишь найдя проход через Южный Круг. — Отстань от парнишки.
— Эд хороший, — заволновался Энекен и зашевелился на своем месте. Лав ан Шмерц положил ему на плечо руку и что-то зашептал.
— Выслуживаешься? — переключился на нового участника Фур-Фур.
— Мне лень вставать и драть тебе уши, крошка, — вздохнул Седьмой.
— Дралки отрежу, — он перевел взгляд на меня. — Ну так что-нибудь скажешь, ручная зверюшка нашего руководителя экспедиции? Без бугаев за твоей спиной, а?
— Ну, право, что же вы так грубо? — занервничал Академик. Но я почувствовал, что не только Фур-Фур так думает. Что в комнате были и другие, разделяющие мнение сосателя алого камня. Беззлобное, но все же… И что мне было ответить? Ведь по сути он был прав. Я стал ручной зверушкой Фарри. Карманным эмпатом.
— Скажу, — пожал плечами я. — Если бы не Фарри — никого из вас тут не было бы. Это для вас приключение. А для него — жизнь. Продолжишь вот так вот его задевать за глаза — мне придется сделать тебе больно.
Фур-Фур фыркнул. Я вспомнил, как хныкал мужчина, которому вчера ночью по приказу Фарри отрезали палец. Наверняка у бывшего воришки был план. Наверняка все это — часть его. Он мой друг.
— Ты лучше подумай, почему за его спиной есть бугаи, и отчего у него есть ручные зверюшки, а у тебя их нет, — добавил я.
— Верно подмечено, — заметил Седьмой. — Что скажешь, крошка?
Фур-Фур поиграл желваками, но промолчал.
— С женщинами, кстати, так же, — промолвила Шая, не отвлекаясь от заточки. — Кто-то им интересен, а кто-то нет. Может, дело в тебе, Фур-Фурчик?
Игроки в курду заржали.
— Я знаю таких как наш «командир», — нашелся наконец почитатель алого камня. — Они только с виду правильные и хорошие, но копнешь поглубже, а там грязь грязью.
— Так некоторых и копать не надо, — Шая подняла на него глаза. — От некоторых сразу разит.
Фур-Фур умолк.
— Курда! — гоготнул один из игроков, выложив карты. — Сделано!
— Оледенел ты сегодня, — буркнул ему сосед, откинулся от стола. — Не буду больше играть. Надоел.
— Мастерство на морозе не стынет, — подмигнул ему победитель.
Общая каюта вновь изменилась, будто и не трещал от напряжения воздух. Я поднялся на ноги и пошел к выходу. Вывалившись в коридор, прижался спиной к двери и похлопал в ладоши. Тихонько-тихонько. Энекен, что ж ты делаешь со мною.
Но эта поддержка доброго толстяка грела душу даже больше, чем неожиданная защита Шаи.
Когда вечером с баржи вернулся Фарри, уставший, но счастливый, я уже отужинав, валялся на своей койке.
— Привет, Эд! — сказал он, ворвавшись. Сбросил парку, повесил ее на крюк. Деловито переоделся. Я наблюдал за ним, пытаясь разглядеть в бормочущем парнишке того холодного ночного злодея. Однако первым, что вырвалось у меня, было:
— Я правда стал твоим ручным зверьком?
Он застыл, с недоуменной улыбкой повернулся ко мне.
— Ох ты ж льдинки-ботинки… Откуда эдакая дивность?!
— Так говорят.
— Кто?
— Это важно?
— Да.
Мне показалось, что если назову имя, то слова Фур-Фура про крысу окажутся правдой. Но… Фарри — мой друг, а этот камнесос… Почему такие сомнения в душе? Из-за отрезанного пальца?
— Просто так говорят, — пожал плечами я.
— Так скажи кто — и перестанут. С разговоров все начинается.
— Не скажу.
— Сам узнаю. Ан Шураны опять? Я думал, что угомонил их.
— А как ты их угомонил? И за что?
— За языки. Много болтали. Пришлось поговорить с ними прямо.
— Ты сам говорил?
Фарри расплылся в улыбке:
— Эд! Что с тобой?
Он сел на койку рядом.
— Мы же для всех дети, Эд. Кто отнесется к нам серьезно? Что может знать этот молодой помет? — будто передразнил он кого-то. — Если хочешь, чтобы все эти взрослые, сильные, а иногда и опасные люди относились к тебе с уважением — не говори сам. За тебя говорить должны те люди, которые уже уважают тебя. Которые верят тебе. Которых придется уважать тем, с кем они решили пообщаться. Я понял это, когда возился с лотереей в Барроухельме. Тебе нужны чужие кулаки, чтобы достучаться до других людей. Особенно когда твои, — он поднял руки, — еще недостаточно крепки.
Фарри шмыгнул носом, глядя на свои ладони.
— Я ведь не воин. Не мудрец. Не шаман. Всего лишь беглый воришка, бывший раб Собирателей, бывший цирковой. Я даже не эмпат, Эд. Никто.
В коридоре кто-то громко засмеялся, проходя мимо. Прозвучало так, словно незнакомцы хохотали над словами Фарри.
— Даже компас попал ко мне случайно.
— Как и ко мне, — промолвил я.
Фарри повернулся ко мне, хитро прищурился:
— Так что, чтобы такой никто, как я, мог идти к своей цели, ему нужны те, кто уже кто-то, понимаешь? Кто воин, шаман, эмпат. Один я ничего сделать не могу. Нет во мне талантов. Мне помогают те, у кого они есть.
— Торос и Буран?
«И те люди, на барже…»
— Они тоже, — кивнул Фарри, неопределенно махнул рукой. — Стоят, мрачно смотрят, люди сразу серьезнее относятся. Это невероятно полезно при первом знакомстве с кем-то. Вот только в таких разговорах, как с ан Шуранами, нужны другие люди. Доходчивые. Мне помог Сабля. Он очень много мне помогал. Как в Барроухельме с лотереей, так и тут. Он научил меня услугам.
— Услугам? — эхом повторил я.
— Ты помогаешь человеку. Сам. А потом просишь о небольшой услуге, и если он ее оказывает, то когда ему вновь требуется помощь, ты опять приходишь на выручку, и в следующий раз можешь попросить больше. Одно за одним. Одно за одним. Так многое можно сделать, Эд. Главное внимательно смотреть по сторонам. И тогда даже никто может изменить все.
— А если человек откажется помогать тебе?
— Тогда его нужно наказать, — от Фарри повеяло непривычным холодом. — Так, чтобы знали все.
Я напрягся, но постарался сохранить непринужденный вид.
