— Ничего, кроме того, что его зарезали собственным клинком. Тут все ясно, как снег. У нас на борту убийца.
— Команда у тебя действительно пестрая.
Монокль поморщился, но согласился.
— Да, может и есть среди моряков кто-то, кому ищейки Барроухельма потоптались по мозолям. Я и сам не очень люблю Тайный Двор. У них ко мне было много вопросов в связи с этим.
Он взмахнул руками, указывая на корабль.
— У меня есть дознаватель, — сказал Фарри. — Может, ему стоит на это взглянуть?
— У тебя? — поджал губы Монокль.
— Ну, у нас, — уточнил мой друг. — А еще эмпат. Я думаю, если Эд послушает каждого члена команды, то мы найдем убийцу. Правда, Эд?
Я пожал плечами. В коридоре было прохладно, из склада доносились звуки возни и покашливание. Там лежал человек, который много видел, много знал. Который принимал решения всю свою жизнь и эти решения меняли ход вещей. И теперь он мертв. Вот так, буднично. Над ним крутится кто-то из команды, простывший на морозе, а в коридоре два человека говорят о том, кто у кого есть. Был герой — не стало героя.
— Снэйл был хорошим человеком, — сказал Монокль и потер лоб, глаза. — С характером, но хороший. Он много знал. Без него будет сложнее.
— Да...
Снэйл ан Найт когда-то спас мою никчемную жизнь. Это было целую вечность назад, когда я, восторженный молодой мальчишка, попал из деревни в огромный город. Сколько прошло? Всего полтора года?
Я прислонился к дрожащей стене. Корабль полз куда-то по ледяной пустыне, вгрызаясь железными клыками в ее плоть. Полз уже совсем не в том мире, который я знал. И старый мир, наполненный предательством, казался уже не самым тоскливым вариантом.
«Новая парадигма». Слова фанатика будто извозили меня в гнилье. Будто из-за меня она и изменилась. Будто бы и не будто бы…
Все менялось. Сильные люди уходили, стяги их падали, а те, кто подхватывал знамена — знали меньше. Умели меньше.
Хотели меньше.
Впрочем, Фарри-то прежде горел желанием менять этот мир.
— Тогда я схожу за Тройкой, он у нас дознаватель.
— Сходи... — сказал Рубенс, внимательно глядя на собеседника.
— Займетесь проверкой команды?
— Не надо этого делать сейчас. Мы ночью потеряли два десятка человек убитыми, двенадцать ранены. Трое не доживут до вечера. Еще один лучше бы не дожил, — Монокль уставился на меня с сомнением. — У меня часть команды выведены из строя, а остальные не понимают, что происходит. Не самый лучший момент, Фарриан. Твой эмпат с ума сойдет считывать людей, или его вскроют.
Он понизил голос:
— Не надо также кричать о том, что у нас на борту эмпат. Если, конечно, он тебе друг. Представляешь, как на него станут смотреть?
Монокль говорил тихо и очень жестко:
— Никто не любит людей, копающихся в чужих мыслях.
Я вскинул голову, встретил его взгляд и стушевался, замялся. Чуть было не извинился перед ним за то, что я есть тот, кто есть.
— Хорошо, капитан, полагаюсь на ваш опыт, — сказал Фарри. Улыбнулся. — Спасибо за совет.
Капитан моргнул устало и немного удивленно:
— Я оставлю тут Жерара, за меня. Если что — я в рубке, — он быстро пошел в обратную сторону. Мы миновали солдат, от одного пахло кровью, и только сейчас я увидел потемневшую повязку на левом плече. Раненый воин проводил нас цепким взглядом, что-то сказал напарнику, когда мы вышли на лестницу, и тот гулко хохотнул.
— Подожди, — остановился Фарри. Вернулся назад.
— Дурацкий день, — сказал он солдатам. — Отвратительный. Я бы хотел услышать какую-нибудь смешную шутку сейчас. Она бы очень мне помогла. Поделитесь.
— Чта-та я невсеку, малышок, можа тебе и нельзя такое слушать. Можа ранеханька, а? — сказал раненый.
— Забавный говор. Мне уже становится легче. Скажи еще чего-нибудь.
— Ты чта-та морозеешь, малышок… Папанька тебя тут поставил? Так кликани ево, тагдыщ. Я ему болтану за воспитаньице.
— Я и без папы разберусь.
— Чта?
Я прикрыл глаза. Раны солдата были как на ладони: боль, страх, зависть, потеря. Боль… Боль — это хорошо. Я подумал про то, каким же слабаком оказался, как говорил со мною Буран, как смотрел ан Найт. Добавил к этому слова Фарри о моей вони. Вспомнил бой. Собрал чувства в кулак и ударил.
Солдат охнул. Упал на колени. Его друг шагнул к нему на помощь.
— Назад, — приказал Фарри. Мужчина замер и за оружие не схватился. Отступил. Фарри присел напротив раненного. У того из разинутого от боли рта вместе с сипением вырвалась струйка слюны, смешалась с дорожками слез. Взгляд остекленел. Солдат болтался посреди океана собственной боли. Как физической, так и душевной.
— Мне стоило бы посмеяться над этим, да? — сказал Фарри.
Проклятье, я, получается, издевался над раненым? Может, сегодня он спас кому-то жизнь. Может, был героем там, на льду, и сейчас такими шутками просто выплескивал духовный ужас.
— Ты бы посмеялся?
— Что с ним… Это… Чего с ним? Эй? — приятель воина беспомощно топтался на месте.
— Да, думаю посмеялся, — Фарри равнодушно смотрел в глаза ошеломленному моей атакой солдату. — Но на этот раз я тебя прощаю. Ты просто не знал, да?
Он выпрямился, кивнул мне:
— Идем, Эд.
Я на прощание буркнул лишь:
— Извините.
За моей спиной захрипел приходящий в себя солдат. Он повалился на бок и тихонько заскулил.
— Спасибо, — сказал мне Фарри, когда мы ушли достаточно далеко. — Я был неправ. И ты тоже. Но ты все сделал правильно.
Бывший дознаватель по прозвищу Три Гвоздя (имени которого никто не знал) был человеком большого жизненного опыта, несмотря на то что вряд ли справил свою сороковую зиму. Он смотрел на мир, чуть приподняв брови; близко посаженные глаза хранили загадочную улыбку. Он будто знал ответы на каждый из вопросов, но предпочитал, чтобы обращающийся находил их сам. Под его пристальным взглядом.
Когда Фарри сказал ему об убийстве, Тройка, сидевший у печки среди других авантюристов, встал.
— Эхма, да ты из этих? — сказал кто-то из них. — Из нюхачей драного двора?
— Все мы откуда-то пришли сюда, друг мой. У кого-то на пальце отметка вора и следы сведенной гильдейской татуировки на щеке, а кто-то прежде чистил грязные улицы заросшего льдом города от сброда, насосавшегося алого камня.
Говоривший коснулся щеки, промолчал.
— Друзья мои, вы усложняете жизнь всем, до кого дотягиваетесь? — поинтересовался Три Гвоздя, когда мы отошли. Он шагал очень плавно, словно крался.
