Если не считать минометный обстрел из сектора Газа 29 мая, самый мощный со времен войны лета 2014 года, от традиционной арабской солидарности не осталась и следа. Робкие ее проявления тонули в ядовитой атмосфере шумной суннитско-шиитской свары. Израиль же, напротив, мог теперь гордиться тем, что пользуется благосклонностью и Москвы, и Вашингтона и играет на их противоречиях. Мало того, он мог позиционировать себя в качестве незаменимого участника процесса урегулирования сирийского кризиса, выдвигая в качестве условия исключение любых форм иранского присутствия в этом процессе.
Саудовская Аравия хронологически последний значительный партнер, приобретенный Москвой на Ближнем Востоке. После нескольких десятилетий противостояния отношениям между двумя государствами 5 октября 2017 года был придан новый импульс первым визитом саудовского монарха, короля Салмана. Тот прибыл с большой помпой и спустился из самолета на московскую землю по золотому трапу-эскалатору. Сотрудничество между двумя ведущими мировыми экспортерами нефти было взаимовыгодным, что показал рост котировок, достигших гораздо более высокого уровня, чем тот, который предсказывали экономисты в момент обвала 2014 года. В мае 2018 года стоимость нефти марки Brent выросла на 45 % по сравнению с маем 2017 года, составив 70 долларов (80 евро) за баррель, и неясность с поставками углеводородов из Ирана после выхода США из СВПД только способствовала этому росту. В этом контексте структурного согласия между русскими и саудовцами сирийское досье отошло для Кремля на второй план по сравнению с нефтью и стало предметом не столько конфликтов, сколько консультаций. Я находился в Эр-Рияде в феврале 2018 года, когда разворачивалось наступление на Гуту. Оно должно было покончить с салафитской группировкой «Джейш аль-ислам», основанной покойным Захраном Аллушем и долгое время считавшейся главным ресурсом нефтяного королевства в сонме повстанческих объединений. Тогда-то высокопоставленный саудовский источник сообщил мне, что монарх, учитывая оперативную обстановку, поставил крест на восстании и больше не возражал против сохранения власти Башаром Асадом – при условии, что тот откажется от покровительства Ирана. Этот, казалось бы, нереально смелый сценарий был доведен до сведения Владимира Путина. Несложно проследить взаимосвязь между этим решением саудитов, военным давлением Израиля на силы Ирана в Сирии 9 мая и экономическими санкциями, о введении которых накануне объявил Дональд Трамп, чтобы вынудить Тегеран сдать свои позиции.
Третий союзник Москвы, Реджеп Тайип Эрдоган внезапно помирился с Россией в августе 2016 года после полугода жесткой конфронтации. 24 ноября 2015 года бомбардировщик Су-24М, вылетевший с авиабазы Хмеймим, был сбит ракетой «воздух – воздух» в районе сирийско-турецкой границы. Это произошло после двух месяцев интенсивных бомбардировок российской авиацией позиций повстанцев, которых поддерживала Турция. Уничтожение самолета и расстрел с земли катапультировавшегося командира экипажа Олега Пешкова привели в ярость хозяина Кремля. Его гнев вылился сначала в обличительную кампанию в прессе, изображавшей президента Турции сообщником ИГИЛ и пособником исламистов в контрабанде нефти. За этим последовали меры экономического характера, крайне болезненные для Анкары, главного торгового партнера Москвы на Ближнем Востоке с товарооборотом в двадцать миллиардов долларов. В первом полугодии 2016 года он упал на 40 %, а русские туристы в массовом порядке сменили турецкие пляжи на тунисские.
В условиях, когда потребность Турции в энергии наполовину обеспечивалась Россией, отношения между ЕС и Анкарой катились по наклонной, а «Братья-мусульмане» теряли в регионе один плацдарм за другим, Эрдогану оставалось только открыто признать свою вину. После нескольких попыток прощупать почву и принесения извинений за сбитый бомбардировщик наступило окончательное примирение. Оно состоялось вслед за провалом в июле 2016 года госпереворота в Турции, который сам по себе привел к полной смене приоритетов Анкары в Сирии. Сближение с Россией и одновременное отмежевание от США, обвинявшихся в том, что дали убежище проповеднику Фетхуллаху Гюлену, предполагаемому вдохновителю путча, привели к тому, что первым пунктом политической повестки дня Турции стала борьба с курдским ирредентизмом, вследствие чего поддержка восстания у южного соседа отошла на второй план.
Бросив на произвол судьбы осажденных в Алеппо повстанцев, Турция облегчила освобождение города правительственными войсками в декабре 2016 года. Будучи, наряду с Россией и Ираном, гарантом заключенных в Астане соглашений, она приняла в «зоне деэскалации» Идлиба, куда отконвоировали их российские военные, капитулировавших мятежников. Некоторые из них затем вступили во вспомогательные формирования, участвовавшие в операциях «Щит Евфрата» и «Оливковая ветвь», чтобы бороться с курдскими силами Рожавы, а с января 2018 года «зачищать» Африн. Между тем российско-турецкие отношения оставались нестабильными и непредсказуемыми, завися от политической конъюнктуры. Сначала Лавров был резко одернут президентом Турции после того, как 9 апреля предложил передать Африн под контроль Дамаска. Затем 14 апреля Анкара горячо одобрила нанесение американо-франко-британскими силами авиаударов по Сирии. Идеей-фикс турецкой дипломатии, как подтвердили автору в министерстве иностранных дел Турции 21 мая 2018 года, по-прежнему, было сохранение территориальной целостности Сирии – кто бы ни руководил ею в среднесрочной перспективе. Автономия северных курдских кантонов Рожавы оставалась самым насущным вопросом национальной безопасности, поскольку именно она подпитывает деятельность Рабочей партии Курдистана.
Обратившись к стопроцентно «ататюрковской» стратегии защиты границ, Эрдоган оказывал сильное давление на своих французских, а главное, американских союзников по НАТО, с тем чтобы они вынудили Отряды народной самообороны (YPG) отступить из Манбиджа, города с преимущественно арабским населением. Соответствующая договоренность была достигнута 5 июня 2018 года в ходе визита министра иностранных дел Турции к американскому коллеге Майку Помпео. США требовалось укрепить альянс с Анкарой в рамках НАТО, пусть даже ценой сдачи курдов, еще вчера бывших на острие борьбы с ИГИЛ. Но Москва, сохраняющая давние связи с различными курдскими партиями, не собирается полностью от них отказываться – и то же самое касается Тегерана. Впрочем, возможность оставаться на территории Сирии, которую YPG предоставляли американским и французским войскам, по-прежнему негативно воспринималась и Путиным, и Эрдоганом: это препятствовало продвижению Ирана к Средиземноморью и не позволяло сирийским правительственным войскам развернуться к востоку от Евфрата и вновь овладеть этим нефтеносным районом. Анкара – пусть и примирилась, по примеру Иерусалима и Эр-Рияда, с сохранением в краткосрочной перспективе власти за Башаром Асадом – должна была учитывать интересы исламистского электората ПСР. Этим избирателям по-прежнему были духовно ближе повстанцы, а главное, «Братья-мусульмане», для которых после их краха летом 2013 года в Египте Турция являлась главным запасным плацдармом.
Но Анкара располагала в сирийской игре весомым козырем в виде влияния на повстанцев, сосредоточившихся в идлибской зоне деэскалации. Те к весне 2018 года по-прежнему представляли собой грозную силу, а бывший «Фронт ан-Нусра» (вошедший в «Хайат тахрир аш-Шам») в военном отношении доминировал над остальными группировками. Эта бригада сохраняла идеологическую связь с «аль-Каидой», пусть даже их организационные связи были разорваны в силу не вполне ясных условий. Она контролировала снабжение через турецкую область Хатай и сохраняла самостоятельность по отношению к Анкаре.
