Пятью днями позже Турция одобрила авиаудары Запада по Сирии в ответ на использование химического оружия в Думе, что лишний раз подчеркивало сложность взаимоотношений Анкары и Москвы. Президент Эрдоган не делал тайны из своих намерений организовать еще одно наступление на YPG в восточных кантонах Рожавы, несмотря на присутствие там американских и французских войск. И в этой раскаленной атмосфере он принял решение перенести президентские и парламентские выборы с 2019 года на июнь 2018 года. Мотивы очевидны: обратить на избирательных участках в политический капитал шовинистический угар, охвативший общество после взятия Африна, и всерьез и надолго завладеть теми полномочиями, которые давал Эрдогану переход на президентскую систему правления.
Этот процесс являлся составной частью эволюции тактики Турции в ближневосточной игре со времен «арабской весны» 2011 года. Действительно, по словам бывшего премьер-министра Ахмета Давутоглу, с которым мы беседовали в Стамбуле 22 мая 2018 года, решительный перелом произошел летом 2013 года. То лето было отмечено одновременно выходом на сцену ИГИЛ в качестве значимого фактора гражданской войны в Сирии, военным переворотом генерала ас-Сиси в Египте, свергшим ставленника «Братьев-мусульман» президента Мурси, и так и не состоявшимся ударом западной коалиции по Дамаску в качестве меры возмездия за применение химического оружия в Гуте. В связи с этим доктрина «стратегической глубины», изложенная этим преподавателем университета в одноименной книге 2001 года, становится неактуальной. Давутоглу доказывал в том труде, что Турции необходимо укреплять влияние в регионе через экономическую экспансию, а не через концентрацию военной мощи на границах, не совпадающих с естественными, и в силу этого плохо защищенных (за исключением границы с Ираном в горах).
Государственный переворот в Египте лишил «Братьев-мусульман» статуса ключевого участника сбора плодов, посеянных «арабской весной», что минимизировало возможности Анкары и Дохи влиять на события. Башар Асад, по мнению Давутоглу, усмотрел в крахе «Братьев-мусульман» в Египте знак того, что и он со временем может одержать верх. И это впечатление только укрепили и неоспоримая пропасть, лежащая между ИГИЛ и другими представителями вооруженной оппозиции, и нежелание Запада наносить удар по Дамаску в сентябре 2013 года после газовой атаки в Гуте. В силу этого региональная политика Турции, делавшая из нужды добродетель, постепенно вернется к более привычному принципу военной защиты границ. Новое государственничество уже нашло выражение в укреплении национализма, который восстанавливается на основополагающих ценностях модели Ататюрка. Данная модель обретает новую плоть (с более исламизированной терминологией, но с кемалистскими правилами) под руководством Эрдогана – как это ярко показано в работе Жан-Франсуа Перуза и Николя Шевирона «Эрдоган: новый отец Турции?» (переиздана в 2017 году).
В ходе репрессий, последовавших за подавлением попытки путча 15 июля 2016 года, последователи Фетхуллаха Гюлена были смещены со всех руководящих должностей, которые они занимали в госаппарате, СМИ и университетах. Устранение этих самых ярых в исламистском движении противников фигуры Ататюрка дало правящей Партии справедливости и развития возможность монопольно распоряжаться образом Мустафы Кемаля, заменяя его при необходимости Эрдоганом. В мае 2018 года во время предвыборной кампании я наблюдал, как на стенах стамбульских домов образ «отца турок» дополнялся образом действующего президента. Доходило до совмещения друг с другом на агитационных плакатах их портретов, которым усилиями фотошопа придавалось некоторое внешнее сходство. Действующий президент был переизбран в первом туре, набрав 52,5 % голосов.
В этой ситуации сирийский вопрос сводился уже не столько к победе восстания под предводительством «Братьев-мусульман» – уже немыслимой, сколько к обеспечению безопасности границ. Единство турецкого национального государства напрямую связано с устойчивостью сохранения территориальной целостности Сирии, заверили меня 21 мая 2018 года в министерстве иностранных дел Турции. Это означает, что автономия курдов на северо-востоке Сирии – в Рожаве – воспринимается как угроза суверенитету Турции и что борьба с ней становится главным фактором, определяющим турецкую политику. Это отправная точка любой дискуссии о том, оставаться или нет Башару Асаду у власти, при анализе равновесия сил на месте событий и между великими державами.
Для курдов итог участия в ликвидации ИГИЛ, которая давала им возможность взять на себя роль ценного партнера Запада, оказался горьким, учитывая их многовековое стремление создать государство, объединяющее сорок миллионов носителей курдского языка, проживающих на юго-востоке Турции, севере Сирии и Ирака и северо-западе Ирана. Заключенный по окончании Первой мировой войны Севрский мирный договор 1920 года, предусматривавший создание независимого Курдистана, по сути, так и не вступил в силу из-за военного давления победоносных турецких войск, ведомых Ататюрком. В 1923 году он был заменен Лозаннским мирным договором, в котором о курдской государственности не упоминалось. На протяжении века партизанские отряды Пешмерга, у которых, словами местной поговорки, «нет союзников, кроме гор», вели борьбу, отмеченную не только эпизодами массовой резни, но и стойкостью духа, о чем повествует авторитетная работа Жерара Шальяна «Курдская беда», вышедшая в 1992 году. Когда режим Саддама Хусейна зашатался, а затем был ликвидирован, эти надежды начали обретать конкретные черты в виде фактической автономии с 1992 года курдских провинций Ирака Дохук, Эрбиль и Сулеймани, а в особенности после создания в 2005 году пользующегося квазинезависимостью Регионального правительства Курдистана с административным центром в Эрбиле.
Но братоубийственные конфликты, ставшие продолжением кровавых девяностых, вбили клин между ДПК (Демократической партией Курдистана) и ПСК (Патриотическим союзом Курдистана). В ДПК заправляло семейство Барзани, контролировавшее Эрбиль и Дохук, в ПСК – клан Талабани, управлявший Сулейманией. Усугубляли раскол различные региональные альянсы. ДПК поддерживала хорошие, в основном коммерческого характера, отношения с Турцией. Парадокс, но в первые годы своего пребывания у власти, то есть начиная с 2003 года, Эрдоган инициировал процесс примирения с курдами под предлогом общей принадлежности к суннитскому исламу. В то же время исламско-консервативная Партия справедливости и развития дистанцировалась от ультранационализма Ататюрка. Приток турецкого капитала помог Эрбилю стать перевалочным пунктом для товаров, производившихся в Анатолии и предназначенных для иракского и иранского рынков. Оба были отрезаны тогда от международной торговли, первый – из-за рисков, связанных с обеспечением безопасности, второй – из-за эмбарго на банковские операции, введенного американским законом Д'Амато – Кеннеди 1996 года. Эта манна небесная способствовала ускоренному развитию города по образцу и подобию Дубая, пусть и в меньших масштабах. В свою очередь, ПСК Талабани сохранял более тесные отношения с Тегераном, а также с Демократическим союзом сирийской Рожавы и турецкой РПК. Открытие в ноябре 2013 года курдского нефтепровода, связывавшего нефтяные месторождения с турецким средиземноморским портом Джейхан, обеспечило региональному правительству приток финансов. Но постоянное снижение цен на нефть, а затем отказ Багдада начиная с февраля 2014 года выплачивать Эрбилю его 17-процентную долю от нефтяных доходов Ирака, с тех пор как Региональное правительство Курдистана начало напрямую экспортировать нефть, вызвали экономический кризис. Последствия его ощущались и в 2018 году – прекращение инвестиций, замораживание строительных проектов и т. д.
