Получив такое предписание и разорив до восьми расположенных в окрестностях деревень, отряд в час дня 23 сентября выступил обратно в Гумри и 29-го вечером вступил в Джелад-Оглу
[937].
Одновременно с этим, для удержания спокойствия в Казахской и Шамшадыльской дистанциях, сам Ермолов выступил 12 сентября из Тифлиса с двумя батальонами Ширванского полка, сводным гвардейским полком
[938], сводным батальоном из разных полков, 12-ю орудиями и 400 казаками. «Со мною идут последние войска, – доносил главнокомандующий
[939], – которые имел я на случай усиления действующих на эриванской границе и для наблюдения за турецкими пограничными землями, где, по новому распоряжению султана, формируются войска».
С появлением Алексея Петровича на р. Гассан-Су, эриванский хан отступил сначала в горы близ озера Гокча, а потом, узнав о движении отряда генерала Давыдова к сел. Кулюдже, скрылся в Эриванской крепости
[940]. В течение десятидневного пребывания главнокомандующего на Гассан-Су все главные беки и старшины Шамшадыльской и Казахской дистанций явились с покорностью и раскаянием; пристава по-прежнему вступили в отправление своих должностей, жители выставили караулы, содержали разъезды и, по предложению Ермолова, согласились доставить провиант в джелал-оглинский и шулаверский магазины.
Водворив совершенный порядок и спокойствие в татарских дистанциях, главнокомандующий 2 октября возвратился в Тифлис
[941], где оставался, впрочем, недолго и должен был выступить для окончательного успокоения Ширванской, Шекинской и Кубанской провинций.
Спустя несколько дней после победы, одержанной нами под Елисаветполем, когда персияне стали отступать повсеместно, находившийся в Кубе генерал-майор Краббе сформировал особый отряд для преследования неприятеля. Поручив его командиру Ашнеронского полка, полковнику Мищенко, Краббе приказал ему восстановить порядок в Кубинской провинции и изгнать из Ширвани Мустафа-хана с его приверженцами и его ополчением. С отрядом из восьми рот пехоты, 11 орудий и команды донских казаков, на изнуренных лошадях, полковник Мищенко ринулся по направлению к старой Шемахе.
«В пути моем, – доносил он Ермолову
[942], – я находил повсюду опустошение, народ в рассеянии по лесам и камышам». Восстановляя порядок, Мищенко двигался медленно, запасался продовольствием и собирал туземную конницу. Проливные дожди, шедшие несколько дней сряду, сделали дороги непроходимыми, и потому, отказавшись от движения по ближайшей Алты-Агинской дороге, Мищенко перешел на большую почтовую Бакинскую дорогу. Присоединив к себе у Арбатского поста две роты Каспийского морского батальона, Мищенко с отрядом в 1881 человек 7 октября занял Старую Шемаху. Толпы неприятеля, бывшие в Кубинской и Бакинской провинциях, бежали на Муганскую степь
[943], и полковник Мищенко, преследуя их, 18 октября выступил из Аксу к Джевадской переправе. Сделав переход в 75 верст, он настиг Мустафа-хана с 1500 сарбазов на берегу р. Куры, при слиянии ее с р. Араксом. Быстрый натиск отряда и выстрелы четырех орудий не дозволили персиянам уничтожить плавучий мост, устроенный на канатах через р. Куру, но они успели обрезать канаты на противоположном берегу. Наступившая ночь лишила возможности в тот же день нанести поражение неприятелю.
В составе отряда находилось:
На следующий день мост был восстановлен, но оказался столь узким, что годился только для переправы пехоты и кавалерии, часть которой и была переправлена на Муганскую степь для разъездов и открытия следов неприятеля. Оказалось, что Мустафа-хан и его сообщники направились вверх по Араксу
[944] к Карадагу, а бывшие при нем сарбазы – по дороге к Ардевилю. Почти следом за ними явился на Муганской степи и хан Бакинский.
Окружив город и крепость прибывшими с ним персидскими войсками, бакинский Гуссейн-хан прервал сухопутное сообщение, но штурмовать крепость не отваживался, обеспеченный достаточным продовольствием, гарнизон решился защищаться до последней крайности, хотя и с малою надеждою на успех. Будучи малочислен, он к тому же состоял из людей старых и дряхлых, так что начальник его, полковник барон Розен, принужден был вооружить нестроевых и армян. Всех этих людей едва хватало для занятия батарей и прислуги при орудиях; стены же крепости оставались без всякой обороны и даже без караулов. При таких условиях крепость была удержана нами, и барон Розен не приписывал себе особых заслуг в ее защите, а говорил, что в этом «есть Всемогущего Бога покровительство, ослепившего неприятеля понять состояние наше»
[945].
Прибытие, в октябре, двух наших судов к ленкоранским берегам облегчило положение Баку, куда были перевезены две роты Каспийского морского батальона. С прибытием их и с появлением в Ширвани отряда полковника Мищенко, бакинский хан, опасаясь быть отрезанным с сухого пути и с моря, признал более удобным удалиться на Муганскую степь. Изменник Мир-Гасан-хан Талышинский все еще оставался в Ленкорани, но бомбардирование города нашими судами заставило его отправить семейство в горы к Ардевилю.
Население мало-помалу возвращалось в свои жилища. Бакинская и Кубинская провинции были успокоены и волнения происходили только в Шекинской провинции, где еще оставались бывший хан и его дети. Полковник Мищенко выступил было против них, но на пути узнал, что к Пухе подходит сам главнокомандующий, и потому отступил к Джавату
[946].
Переправившись 17 октября через реку Алазань, А.П. Ермолов 19-го пришел в Нуху с отрядом из лейб-гвардии Сводного полка, роты Грузинского гренадерского, полутора батальонов Ширванского
[947], двух рот 41-го егерского и трех казачьих полков с 18 орудиями
[948]. При появлении русских войск хан и бывшие с ним персияне бежали столь поспешно, что посланные для преследования казаки не могли их догнать. Простой народ встретил русские войска с радостью, но большинство беков бежало вместе с ханом. Они распускали слух, что Аббас-Мирза со значительными силами стоит у Худаферинского моста; что он только на время оставил наши мусульманские провинции и что занять их опять не замедлит
[949]. Разоренные и ограбленные жители со страхом встречали подобные известия, и оставить их без покровительства войск было невозможно. Остановка и продолжительное наше бездействие ободрило Аббас-Мирзу, и он, действительно приблизившись к реке Араксу, стал переправлять через нее небольшие конные партии, для грабежа в наших пределах. Персияне забирали хлеб и ячмень у жителей и принуждали их переселяться в свои пределы. Дабы прекратить такие беспорядки, Паскевич просил разрешения двинуться вперед и в случае нужды перейти даже и через Араке. Движение это вызывалось следующими соображениями: 1) получить точные сведения о силах и расположении противника; 2) заставить Аббас-Мирзу отодвинуться от Аракса, и если бы он вздумал держаться в горах и ущельях, то удачным нападением на него показать, что и это положение его небезопасно; 3) движением вперед угрожать сообщениям Аббас-Мирзы с Тавризом; 4) возвратить часть семейств, увлеченных персиянами и находившихся еще близ Аракса; 5) отогнать скот и захватить ближайшие запасы персиян и обеспечить ими продовольствие собственного отряда. Главнокомандующий согласился удовлетворить желание Паскевича, но, зная хорошо край и противника, не ожидал от экспедиции ничего важного, ибо, говорил Ермолов
[950], «неприятель, не имеющий достаточно сил, противиться не станет».
