«Еще наказуя противных, – писал Ермолов в приказе
[614], – надлежало, храбрые воины, вознести знамена наши на вершины Кавказских гор и войти с победою в ханство Казикумухское.
Сильный мужеством вашим, дал я вам сие приказание, и вы неприятеля, в числе превосходного, в местах и окопах твердых упорно защищавшегося, ужасным поражением наказали. Бежит коварный Сурхай-хан, и владения его вступили в подданство великому нашему государю. Нет противящихся нам народов в Дагестане».
Сурхай-хан со свитою в 30 человек пробрался тайно через Шекинское владение в Ширвань и при содействии Мустафа-хана, 10 июля, переправившись через р. Куру близ Тилянского селения, оставил наши владения…
[615]
Не подозревая о совершившемся уже бегстве и будучи уверен, что Сурхай будет искать убежища у своего зятя Мустафа-хана Ширванского, поведение которого возбуждало сильное подозрение, главнокомандующий требовал, чтобы Мустафа не давал ему у себя пристанища, и сам переменил свое поведение.
Уничтожение Шекинского ханства и преследование Сурхая оказали заметное влияние на поведение хана Ширванского, и он стал в положение, явно враждебное русскому правительству. Мустафа укреплял Фит-Даг, переселял на гору жителей нижних деревень, посылал Сурхаю деньги, парчу, лошадей и старался уклониться от всяких объяснений с находящимся при нем капитаном князем Макаевым
[616]. Когда в августе 1819 г. генерал-майор Ахвердов и статский советник Могилевский, прибыв в Нуху для введения в области русского управления, отправили Шериф-бека с приветствием к Мустафе, то хан не скрывал от посланного своего опасения, что русские намерены и его лишить ханства.
– Зачем, – спрашивал Мустафа-хан, – русское правительство лишило владения Джафар-Кули-ханскую фамилию и справедливо ли это?
– После Джафар-Кули-хана, – отвечал Шефир, – по трактату наследовал сын его Измаил-хан; но как сей последний умер без наследника, то в Шекинском ханстве и введено русское управление.
– Правда, – заметил хан, – что старший брат Измаила Беюк-хан не может управлять ста баранами и шекинцы не любят всю их фамилию, но я знаю, что и моей фамилии готовится та же участь. Я уже стар и болен; не затем ли ты сюда прислан, чтобы наведаться, скоро ли я умру?
Мустафа жаловался Шефиру, что напрасно его обвиняют в измене и нерасположении к русскому правительству.
– Я столько имею, – прибавил он, – что с моим богатством во всяком месте прожил бы в изобилии, соответственном моему достоинству; но в Персию не могу ехать, ибо там нашел бы верный для себя гроб. Впрочем, неужели русские полагают, что Дагестан им покорится и что они могут им владеть? Туда приходили Шах-Аббас и другие славные завоеватели, но ничего не сделали. Русские не знают дагестанского народа и того, что скорее они обессилят и сами себя истребят, нежели покорят дагестанские горы и ущелья. Хорошее ли то дело, что (русские) завели теперь войну, хватали в Кубинской провинции людей и, не зная ни кто им верен, ни кто изменник, ссылали в Сибирь?
В этих словах ширванский хан выразил все неудовольствие и опасения за свою участь. Человек умный и наблюдательный, Мустафа скоро оценил характер Ермолова, цель и систему его действий и не ошибся в своих заключениях. Еще в ноябре 1819 г. главнокомандующий набросал вчерне штат для управления Ширванскою областью
[617] и ожидал только случая, чтобы и здесь уничтожить ханскую власть. Сознавая, что для действительного владычества русских на Кавказе и для объединения края в одно органическое целое, необходимо удалить ханов и ввести в областях русское управление, Алексей Петрович шел к цели быстро. Требуя, чтобы Мустафа не давал у себя убежища Сурхаю, Ермолов не скрывал, что ему хорошо известно поведение Мустафы и его сношения с Дагестаном.
«До сего времени, – писал Алексей Петрович Мустафе
[618], – с позволения вашего часто к беглецу Ших-Али-хану проезжали из Персии люди и провозимы были деньги. Я вправе думать, что еще охотнее дадите вы всякую противозаконную помощь Ченке Хамбутаю (Сурхаю), при котором находились от вас люди в самый тот день, как бежал он из Хозрека. Ваше превосходительство не обращали никакого внимания к моим приятельским вам советам, и поведение ваше давно уже не согласуется с теми милостями великого моего государя, которые всегда готов он был оказывать вам с удовольствием. Я исполняю еще мою обязанность и вас предостерегаю.
Также не приступая ни к каким распоряжениям, не объяснясь прежде с вами, прошу ваше превосходительство сообщить мне: какие причины заставляют вас переселять на Фит-Даг жителей из других мест, вопреки их желания и даже нанося им разорение? Мне известно, что волю вашу исполняют они из одной боязни, но не желают жить в таком месте, где не имеют они ни малейших выгод.
Для чего укрепляете вы Фит-Даг? Кого вы опасаетесь и кто ваш неприятель? Со времени покорения Акуши и наконец Казикумуха мне известны все связи ваши с Дагестаном, и там не имели вы неприятелей. Со стороны Персии вы не угрожаемы никакою опасностью, и между сим государством и Россиею существует доброе и прочное согласие.
Итак, не знаю, к чему приписать вашу бесполезную осторожность? Я прошу ваше превосходительство не употреблять насилия в переселении жителей на Фит-Даг, ибо я строгому подвергаюсь ответу перед великим государем моим, что, не воздержал вас от разорений жителей, его верноподданных. Ваше превосходительство можете жить там с людьми вас окружающими и теми, кои того пожелают, и как бы ни мало было число таковых, вы столько же там в безопасности, как собрали бы туда их тысячи. Не беспокойтесь, русские войска всегда готовы на защиту вас, буде бы могла потребоваться в том нужда, и я слишком внимателен к обстоятельствам, чтобы не знал, когда им быть там надлежит».
Письмо это произвело тем более сильное впечатление на Мустафа-хана, что незадолго перед тем он узнал, что главнокомандующий успел захватить в свои руки одного из самых близких ему людей. Пойманный открыл все связи хана в Дагестане, указал на сношения Мустафы с персиянами, на связи с Сурхай-ханом и акушинцами, которых он восстановлял против русского правительства. Желая оправдаться в своих поступках и скрыть до времени свое поведение, Мустафа решился на подкуп. Состоявшему при нем капитану князю Макаеву хан прислал значительную сумму денег в подарок, но тот представил их главнокомандующему.
Через откупщика рыбных промыслов, надворного советника Иванова, он разослал письма ко всем своим знакомым чиновникам и переводчикам, служившим при Ермолове, поручая им не щадить ни денег, ни подарков, а уверить только главнокомандующего, что он о проезде Сурхай-хана не знал и давно прервал с ним всякие связи.
