– Я заплатил тебе…
– Да, заплатил, только давай посчитаем получше. Во-первых, мне пришлось платить Липски.
– Это была твоя идея, я не имею к этому никакого отношения.
– Послушай, Билли, я – что-то вроде субподрядчика, – принялся терпеливо объяснять Рик. – Что бы я ни делал – все ради тебя, и ты не должен об этом забывать. Липски прикончил этого старого конюха, а я позаботился о Липски. Мне не хотелось бы вдаваться в подробности и перечислять всех, кого мне пришлось подмазать, но это тоже необходимые издержки, которые ты должен покрыть. Не забывай также, что на данный момент у нас на руках два трупа и дохлая лошадь, и единственный, кто может связать их с тобой, это я…
Он щелкнул пальцами и наклонился еще ближе к Канингему.
– Так что тебе невыгодно со мной ссориться, Билли-бой. А мое расположение будет стоить тебе еще сто тысяч.
– Сто ты… Да это же черт знает что, Рик! Чепуха какая-то. Послушай, разве я мало тебе заплатил? Да ты вообще-то знаешь, сколько это стоит – держать чистокровных лошадей? Даже одну лошадь? Да еще взносы…
– Только не надо со мной торговаться, Билли-бой. Честное слово, не надо.
Приветливая улыбка Рика напоминала теперь оскал черепа, а руку он продолжал держать на колене Канингема, сдавливая его все сильнее и сильнее. Именно так он собирался держать кошелек своего приятеля, по мере надобности выдавливая оттуда крупные суммы.
– Сто тысяч все окупят. Вот тебе мое слово, Билл. Даю тебе неделю на то, чтобы привести в порядок все свои записи и приготовить деньги. Принесешь их сюда за день до Прикнесс. И наличными. – Он убрал руку с колена Канингема и, весьма довольный собой, откинулся на спинку кресла. – А то я хочу поставить несколько тысчонок на Гейбова жеребца. Полезная это штука – семейные связи…
Он засмеялся и снова наполнил свой стакан.
Семейные связи Келси не принесли ей ничего, кроме жуткой головной боли. Она, разумеется, предвидела, что путешествие на берега Потомака будет не из легких, однако все оказалось гораздо хуже. Отец был в ярости; таким Келси его еще не видела, и ее ничуть не утешало, что его гнев был направлен не против нее. Как хладнокровно заметила Кендис, именно Келси была первопричиной всех проблем.
Милисент сделала все возможное, чтобы осуществить свои угрозы. К счастью, ей не удалось изменить условия завещания деда Келси, но зато она переписала свою последнюю волю. Выражаясь в терминах викторианских романов, у нее больше не было внучки.
Остановив свой автомобиль на подъездной дорожке к «Трем ивам», Келси прижалась пылающим лбом к прохладному рулю. Сцена вышла совершенно безобразной: холодное бешенство Милисент, объявившей о своем решении, шок и ярость отца, кажущиеся хладнокровие и непредвзятость Кендис, которая воспользовалась случаем, чтобы вонзить в Келси несколько стрел, отравленных ядом вины.
Застонав от сильной боли в висках, Келси выключила зажигание. Нет, она и представить себе не могла, что разговор с близкими ей людьми дастся с такой мукой и болью. Правда, с Милисент они довольно давно были на ножах, так что, казалось, она должна была испытывать одно лишь облегчение, когда нарыв наконец прорвался, но облегчение не приходило. Келси была морально изранена, уязвлена, и даже самые мелкие царапины продолжали саднить.
Мечтая о паре таблеток аспирина, Келси медленно выбралась из машины и потерла руками лицо.
Из-за угла доносилась громкая музыка, и Келси сразу узнала энергический драйв ранних «Роллингов». Мик Джеггер со товарищи как умели выражали свои симпатии к дьяволу и прочим потусторонним силам. Она пошла на звук и остановилась у террасы. Магнитофон на легкомысленном кофейном столике со стеклянной столешницей изрыгал рок-н-ролл, а каменный пол патио был застелен какой-то неопределенного цвета тряпкой, защищавшей его от капель краски. На тряпке был установлен мольберт, а перед ним – в широкой мужской рубашке, свисающей до колен, с волосами, стянутыми простой резинкой в упрямый коротенький хвост, – стояла Наоми с длинной и тонкой кистью в руках. Кончик ее кисти пламенел алым.
Келси подумала, что Наоми действует кистью, словно гибкой рапирой и что она не рисует, а скорее ведет бой с натянутым на подрамник холстом, который и так взрывался небывалыми резкими формами и брызгал яркими красками. Повернутое в профиль лицо Наоми казалось высеченным из камня, а глаза как будто метали дым и огонь.
Потом Келси пришло в голову, что эта битва, возможно, имеет интимное свойство, поэтому она осторожно попятилась назад, но скрыться не успела. Наоми повернулась к ней, и взгляд ее грозных глаз пригвоздил Келси к земле.
– Извини, я… – начала было Келси, но ее слова утонули в громе рока. Наоми шагнула к магнитофону и убавила громкость, так что из динамиков доносился теперь еле слышный ритмичный стук.
– Извини, – повторила Келси, – я не хотела тебе мешать.
– Ничего страшного. – Страсть и огонь понемногу гасли в глазах Наоми, словно для того, чтобы успокоиться, ей достаточно было не смотреть на холст. – Это один из моих излюбленных ритуалов. Он помогает мне избавиться от…
Она не договорила и, положив кисть, вытерла руки тряпкой.
– Давненько я не рисовала.
– Как здорово! – Келси подошла поближе, разглядывая резкие мазки яростного цвета. Свежая краска все еще блестела, словно сочась кровью. – Какая первобытная слепая сила! Симфония трех стихий…
– Да, пожалуй… Ты расстроена?
– Черт побери! – Келси сунула руки в карманы. – Похоже, у меня все на лбу написано!
– Просто у тебя очень выразительное лицо, – утешила ее Наоми, вспоминая. Когда-то и ее лицо было таким же и говорило яснее всяких слов. Когда-то… – Как я понимаю, праздничный обед в кругу семьи прошел не лучшим образом?
– Все с самого начала пошло псу под хвост. Из-за меня отец здорово разругался с бабушкой. И я думаю, что теперь между ним и Кендис тоже пробежала трещина. И все из-за меня!
– Из-за того, что ты живешь здесь, – поправила Наоми.
– Из-за того, что я хочу оставаться собой.
Такой, какая я есть! – Келси схватила со столика забытый Наоми стакан чая со льдом и сделала большой глоток. – Милисент вычеркнула меня не только из своего завещания, но и из памяти, и из сердца тоже. Для нее меня больше не существует.
– О, Келси! – Наоми взяла ее за плечо. – Я уверена, что она это не серьезно. Просто она погорячилась.
Стекло звякнуло о стекло, когда Келси поставила стакан обратно на столик.
– А ты? Серьезно?..
Сочувствие и беспокойство, которые испытывала Наоми, немедленно превратились в холодное бешенство.
– Милисент слов на ветер не бросает. Подобное решение как раз в ее духе. Прости, Келси, это я ввергла тебя в неприятности.
– Это мои неприятности! – вспыхнула Келси. – Никто в них не виноват. Всем вам пора понять, что я уже давно способна думать сама за себя, чувствовать и поступать так, как считаю нужным. Если бы я не захотела жить на твоей ферме, никто бы меня не заставил. Да и приехала я вовсе не потому, что мне жаль тебя, или потому, что мне хочется им досадить. Я здесь ради себя самой.
