В конце августа значительная неприятельская партия, подойдя к селению Артику, успела отогнать скот и сжечь несколько полей пшеницы и ячменя. Получив об этом известие, генерал-майор Портнягин, с отрядом в 775 человек пехоты и кавалерии, при четырех орудиях
[454], выступил из Амамлы и вечером 6 сентября, через Бекант, пришел в Артик, где явился к нему бежавший в Персию царевич Теймураз с изъявлением покорности и с просьбой отправить его в Тифлис
[455]. Исполнив желание царевича и не найдя неприятеля в Артике, Портнягин двинулся в Талынь, но там узнал, что Аббас-Мирза отправил Али-шаха с 6000 человек к Амамлам, для разорения тамошних жителей. Портнягин пошел обратно, но Али-шаха не догнал. Отбитый находившимся в Амамлах гарнизоном и опасаясь встретиться с более значительным отрядом русских войск, Али отступил к Эривани, на соединение с войсками Аббас-Мирзы.
Преследование неприятеля отняло время, и Портнягин не успел принять участия в поражении Хусейн-Кули-хана и содействовать в этом маркизу Паулуччи.
Последний, выступив из Думание и следуя кратчайшим путем через горы, 3 сентября соединился с батальоном Печерского в Ганзе, находившемся в 26 верстах от Ахалкалак. В Ганзе маркиз Паулуччи узнал, что в распоряжении Хусейн-Кули-хана находится 6000 человек, расположенных лагерем возле самой крепости и под ее выстрелами; что в Ахалцих прибыл левантский Сулейман-бек с 2000 конницы и что Шериф-паша имел свидание с эриванским сардаром, после которого остался в Ахалкалаках
[456]. Свидание это могло иметь только два следствия: или скорое соединение персиян с турками, или же, в случае отказа Шериф-паши дать свои войска, отступление Хусейн-хана и возвращение его в Эривань. Как в том, так и в другом случае маркиз Паулуччи должен был спешить атакой, чтобы одно из двух: или не допустить соединения персиян с турками, или же не дозволить эриванскому сардару уйти безнаказанно в свои владения.
В пять часов пополудни 5 сентября отряд Паулуччи выступил из Ганзы и в три часа ночи, в самую ненастную погоду, обойдя крепость степью, с левой стороны, подошел к персидскому лагерю, покоившемуся глубоким сном. Направив батальон Лисаневича на правый фланг лагеря, а Печерского – на левый, маркиз Паулуччи, не останавливаясь, двинулся в атаку. Подойдя на сто сажен к неприятелю и не будучи никем замечены, колонны произвели одновременно залп из ружей и с криком «ура» бросились в штыки. Застигнутые врасплох, персияне не успели разобрать ружей, как были уже опрокинуты.
При первых выстрелах Хусейн-Кули-хан и царевич Александр бросились в ров, находившийся позади лагеря, и успели бежать почти голые, в том только платье, в котором спали. Величайший беспорядок произошел в лагере противников, не ожидавших русских и в первое время не понимавших причины столь внезапной тревоги. Стесненные со всех сторон персияне искали спасения в крутом и каменистом рву, в который падали, толкая друг друга. Там собралась огромная толпа, в которую наши солдаты стреляли почти в упор.
Караул, охранявший ставку сардара и расположенных вблизи знатнейших чиновников, оказал наибольшее сопротивление и дрался отчаянно, пока полковник Лисаневич не положил почти всех на месте. С крепости открыли огонь тогда уже, когда дело было кончено. Персияне потеряли в этом деле двух ханов и 700 человек убитыми и ранеными; в плен же взяты Измаил-хан и 11 чиновников.
«Поражение, – писал Тормасов генералу Симоновичу, – было до сих пор неслыханное в здешнем крае, как и добыча здесь неслыханная». Замечательный по азиатскому богатству лагерь, множество драгоценностей, четыре знамени и одно Хусейн-хана с гербом Персии достались победителям. Найденное оружие и палатка хана были взяты; прочие же вещи, состоявшие в экипажах и палатках, по невозможности взять с собой, были уничтожены. Солдаты вышли из дела обремененные вещами и деньгами. Лошади и лошаки, бежавшие из лагеря при первых выстрелах, сделались добычей ахалцихских карапапахов.
Столь блестящая победа стоила нам четырех убитых и 17 раненых нижних чинов.
Не могу, однако же, – доносил Паулуччи, – не разделить сей экспедиции с полковником Лисаневичем, который совершенно во всем том, что я располагал и выполнил, содействовал мне. За долг себе ставлю покорнейше просить позволить мне рекомендовать вам сего отличного штаб-офицера, которого я вижу вторую кампанию, после чего полагаю, что есть польза Г. И. довести такого чиновника до такой степени, в коей мог бы более случая иметь один командовать частями и пользоваться надобными главного начальства поручениями»
[457].
После трехчасового боя маркиз Паулуччи приказал остановить солдат, отвел их на ½ версты назад и собрал в один отряд. С наступлением рассвета, когда крепостные выстрелы стали более действительны и появились толпы неприятеля, отряд отошел от Ахалкалак еще верст на десять и остановился у моста, называемого Гурма-Керпи.
Если бы маркиз Паулуччи атаковал персиян днем, он, конечно, не достиг бы тех результатов, какие приобрел при ночном нападении, во-первых, потому, что лагерь Хусейн-хана находился под сильным огнем крепости, а во-вторых, турки не оставили бы без помощи своего союзника, и тогда борьба оказалась бы неравной. К тому же днем, при всей беспечности персиян, едва ли бы удалось нашему отряду подойти незамеченным на близкое расстояние, тогда как ночью мы атаковали неприятеля врасплох и заставили ахалкалакского коменданта, при первых выстрелах, запереть крепостные ворота и не пропускать никого ни в крепость, ни из крепости. Персияне предоставлены были собственным силам, и хотя маркиз Паулуччи не мог на плечах бегущего неприятеля ворваться в крепость, но зато нанес ему совершенное поражение.
Поражение это имело весьма важное значение: оно спасло Карталинию от неприятельского вторжения и, не допустив соединения персиян с турками, положило начало вражды между двумя союзными державами. Вражда эта еще более усилилась, когда, по отступлении нашего отряда, в персидский лагерь явились их бывшие союзники, ахалцихские карапапахи, разграбившие остатки багажа и доведшие персиян до того, что они остались полунагие, без оружия, лошадей и без пищи.
«По мнению моему, – писал Тормасов, – сей последний поступок союзных турецких войск стоит другой победы, ибо подтверждаются известия, одно за другим, что сардар эриванский, Хусейн-Кули-хан, в унизительном положении поведший свои войска назад без оружия, вместо бывшей конницы, сделавшейся пехотой, приписывает всю свою неудачу несдержанию слова ахалцихского Шериф-паши»
[458].
