Едва Давид уехал, как к Симоновичу явились присланные Соломоном митрополит Генатель и князь Сехния Цулукидзе. Высказывая желание исполнить наши требования и иметь личное свидание с главнокомандующим, Соломон просил отправить посланных к Тормасову и до возвращения их прекратить военные действия и остановить приведение народа к присяге. Согласившись на отправление посланных, Симонович отвечал, что прекратить действия не может без приказания главнокомандующего, который находится близко, в Сураме, и, следовательно, ответ может получиться весьма скоро. Тормасов готов был видеться с царем, но только тогда, когда он исполнит волю императора. «После того, – писал он, – или я в Кутаис приеду для свидания с его высочеством, или если угодно будет назначить время и место свидания, то я не премину явиться и уверить его лично в милостивом государя императора расположении ко всему имеретинскому царству и в моем истинном почтении к особе его высочества»
[404].
Соломон мучился, терзался, но, опутанный нравственным влиянием своих советников, все еще не решался исполнить наших требований, а между тем каждый вновь наступавший день приносил ему только одни огорчения и известия, что бывшие его подданные охотно покоряются русскому правительству. Менее чем в неделю большая часть царства присягнула на верность императору Александру.
«Благодаря Бога, – писал Могилевский Тормасову, – все дела здешние идут чрезвычайно успешно и счастливо. Многие из важных и близких к царю князей, носившие на себе личину твердой к нему преданности, отстали от него, вероятно боясь потерять свои имения, и присягнули на верность. Можно полагать, что в непродолжительном времени и все его любимцы, также мудрые советники, оставят сего слабого несчастливца. Разве одно сокровище и великий мудрец Соломон Леонидзе неразлучно будет испивать чашу горести с малым царем Соломоном Арчиловичем и небольшим числом других людей ему подобных, которые чувствуют, что им, при русских, будет не масленица, а великий пост, который в Кутаисе весьма чувствителен и для меня»
[405].
«Жители Кутаиси, – писал в то же время Симонович, – все приведены к присяге и находятся в таком спокойствии, которое можно видеть разве только в самых устроенных городах». Так называемая мать Имеретин, провинция Бака, в которой находилось и селение Моглоки, до чрезвычайности крепкое по своему положению и окружающим его непроходимым лесам, присягнула со всеми обывателями. Крепостца Чхери, принадлежащая царевичу Константину, все окрестные около Кутаиси волости, лежавшие по берегу рек Риона и Квирилы и граничащие с Мингрелией, Лечгумом и Рачей, присягнули. Побочный сын покойного царя Давида, Ростом, тоже присягнул во главе своих подвластных.
Покорность этих лиц и большей части населения разрушала последнюю надежду Соломона на возможность оставаться в Имеретин, а между тем русские войска все ближе и ближе подходили к Вард-Цихе. Желая воспрепятствовать их переправе через реку Рион, царь Соломон приказал изрубить и потопить все лодки, но Симонович успел все-таки отыскать до семнадцати лодок, и 6 марта в жестокую бурю и проливной дождь переправился на противоположный берег. Поручив нескольким отрядам наблюдать по правую сторону реки Квирилы за тем, чтобы Соломон не мог пробраться в Кавказские горы или в крепость Мухури, Симонович двинулся к Вард-Цихе. Соломон думал уйти в Багдад, но, отрезанный майором Колотузовым, находившимся с отрядом близ селения Чегути, скрылся в Ханийском ущелье
[406].
Вард-Цихе и Багдад были заняты нашими войсками.
Все князья и приближенные оставили царя, и даже князь Кайхосро Церетели склонялся на нашу сторону. Оставшись с царевичем Константином и князем Леонидзе, Соломон находился в безвыходном положении. Окруженный со всех сторон русскими войсками, он намерен был с несколькими всадниками пробраться в Ахалцих, но когда это оказалось невозможным, то снова отправил к Симоновичу митрополита Генателя и Сехнию Церетели, с объявлением, что готов исполнить все наши требования, лишь бы только были остановлены военные действия. Симонович отвечал, что остановить военных действий он не может и что царю лучше всего отправиться в Тифлис и ожидать там решения своей участи. Соломон заявил тогда, что готов письменно отказаться от управления царством, но с тем, чтобы ему был дан удел в Имеретин, необходимый для его пропитания и жизни. Отказав и в этом желании, Симонович потребовал, чтобы царь явился к нему для отправления в Тифлис
[407]. Соломон не согласился и стал укрепляться, но скоро узнал, что двигавшийся из селения Лосиатхеви полковник Лисаневич занял уже ахалцихскую дорогу и что поэтому на помощь ахалцихского паши рассчитывать невозможно. Тогда царь просил полковника Симоновича приехать к нему в ущелье и поклясться, что личность его будет безопасна. Желая достигнуть скорейших результатов, Симонович и Могилевский, против правил благоразумия, решились исполнить желание царя и с четырьмя только казаками отправились в его местопребывание
[408].
12 марта свидание состоялось. Оба представителя русской власти погорячились и дали обязательства, превышавшие их полномочия. В присутствии лиц, окружавших Соломона, и его войск, перед крестом и Евангелием, Симонович поклялся, что царь не будет арестован и царица оставлена на жительстве в Тифлисе. Могилевский же присягнул, что в проезд царя в Грузию ему будут отдаваемы царские почести и что со стороны русского правительства не будет сделано Соломону никакого насилия
[409]. После таких уверений царь согласился покориться и обещал 15 марта выехать, но только не в Тифлис, а в какое-нибудь карталинское селение, не доезжая г. Гори, куда просил приехать главнокомандующего для свидания с ним
[410]. Примеру Соломона последовали и все его советники. Царевич Константин приехал к Симоновичу с повинной и был отправлен в Тифлис; все князья и духовенство сделали то же и присягнули на верность. «Один только царь бесов Леонидзе, – писал Могилевский, – изменивши, наконец, и царю, бежал третьего дня в Ахалцих, вместе с братом своим по адским делам, патером Николаем»
[411].
В назначенный день Соломон выехал из Ханийского ущелья со всеми своими приверженцами, но, не доверяя русским войскам, обошел в полуверсте отряд Симоновича и, по крутой и опасной свале, проехал в селение Сазано, принадлежавшее его супруге. Через три дня он отправился в Карталинию, в сопровождении Могилевского и своей свиты, простиравшейся до четырехсот человек.
