При всех своих усилиях, Симонович не успел образовать сильной партии приверженцев, и Тормасов, опасаясь потерять напрасно время, принужден был приступить к открытым действиям. Он писал Соломону, что еще в прошлом году требовал, чтобы царь отправил депутатов в Петербург, с благодарностью о принятии Имеретин в подданство, чтобы он прислал аманатов в залог верности и сам возвратился на жительство в Кутаис, но не получил на это требование никакого ответа. Тормасов не скрывал уже от Соломона, что его ослушание, в течение пяти лет, нарушило присягу и трактат, заключенный с русским правительством.
Главнокомандующий говорил, что во все это время царь вел себя неприязненно, был в сношении с персидским правительством, с беглым царевичем Александром, с ахалцихским Селим-пашой и с сераскиром Трапезондским, которому предлагал даже выдать аманатов. Вспоминая прошлое, Тормасов не мог не указать, что, когда русские войска осаждали Поти, царь принимал все меры к тому, чтобы затруднить им сообщение и отрезать отступление, что по его приказанию был разграблен казачий пост, атакован пороховой транспорт и во многих местах преграждена дорога полковнику Симоновичу, следовавшему с отрядом для вспомоществования войскам, осаждавшим крепость Поти. Видя столь неприязненные поступки имеретинского царя, император приказал привести его безотлагательно к покорности и, в случае сопротивления, для спокойствия и блага народа удалить навсегда от управления царством.
Не желая прибегать к столь строгим мерам, Тормасов писал Соломону, что он может сохранить еще за собой право владения исполнением следующих условий:
1) дать в аманаты и для отправления в Петербург депутатами царевича Константина и главных его советников: зятя царя князя Малхаза Андроникова, Соломона Леонидзе, Сехнию Цулукидзе, Кайхосро Церетели и Ростома Нижерадзе;
2) переехать самому на жительство в Кутаис и 3) отправить с депутатами прошение о прощении в прежних проступках, с обязательством поступать на будущее время по всей силе трактата.
Главнокомандующий предупреждал царя, что, в случае неисполнения этих требований, он, «имея меч уже подъятый для карания преслушных священной воле его императорского величества», должен будет удалить Соломона навеки от управления царством Имеретинским и заняться устройством благосостояния преданного России народа имеретинского.
«Между же тем, – прибавлял Тормасов в конце своего письма, – по искреннему моему к вам усердию, коего опыт можете видеть из того чистосердечия, с каковым я объясняюсь с вами, давая вам чрез то время обратиться на путь истинный, я молю благость всемогущего Бога, чтобы Он святой силой своей вселил в вас спасительные мысли и даровал вам через то спокойствие и ненарушимое благоденствие, коего лишают вас злые ваши совещатели, желающие гибели вам и собственному своему отечеству»
[388].
Отправляя это письмо к полковнику Симоновичу, главнокомандующий поручал ему, под предлогом экспедиции на Ахалцих, сосредоточить сколь возможно большее число войск и, окружив то место, где находился Соломон, преградить ему все пути к побегу. Тогда, отправив письмо главнокомандующего, Симонович уполномочен был требовать ответа не позже, как по прошествии трех дней, и если царь станет отговариваться невозможностью столь скорого исполнения, то чтобы он, в доказательство своей покорности, переехал в Кутаис и там уже делал все необходимые распоряжения. Если же Соломон не согласится и на это, то действовать силой, для чего и требовать в помощь себе войска из Грузии.
Для этой цели расположенные в городах Гори и Сураме два батальона 9-го егерского полка, с четырьмя орудиями, были приготовлены к выступлению. Разделившись на четыре части – по две роты с орудием в каждой, – батальоны должны были выступить по приказанию полковника Симоновича и, через восемь дней после отправления курьера, быть в Имеретин и расположиться в селениях: Сачхере, Свери, Шемомовали и Лосиатхеви.
Предварительные распоряжения по сосредоточению войск не укрылись от Соломона, и он, не теряя надежду на лучший исход, просил Тормасова прислать к нему правителя канцелярии главнокомандующего, надворного советника Могилевского, для некоторых, по его словам, необходимых объяснений. Тормасов сделал еще одну уступку и отправил Могилевского в Имеретию, но писал Симоновичу, что после разговора посланного с царем «должно уже немедленно действовать тем или другим образом».
Прибыв в Кутаис, надворный советник Могилевский отправил к Соломону капитана Амереджибова с уведомлением о своем приезде и с предложением царю повидаться с ним. Соломон прислал князя Леонидзе и Джепаридзе, для сопровождения Могилевского в место своего пребывания, замов Вардцихе.
Во время пути Леонидзе старался дать понять Могилевскому, что царь располагает значительным войском, что народ к нему привязан, и Имеретия изобилует такими местами, среди которых не только можно скрыться, но и защищаться продолжительное время с весьма незначительными силами. Видя, что Могилевский на его слова не обращает никакого внимания, Леонидзе переменил разговор и, круто повернув в противную сторону, стал уверять в своей приверженности и жаловаться, что через клевету злых людей и врагов русское правительство недостаточно ценит его заслуги и преданность.
Среди такой беседы и самых горячих уверений князя Леонидзе путешественники достигли до р. Риона, переправились через нее и через реку Квирилу и прибыли в резиденцию царя Имеретинского. Могилевский тотчас же имел свидание с Соломоном и передал ему письмо Тормасова, служившее ответом на присланный царем проект трактата.
«На письмо вашего высочества, – писал Тормасов Соломону, – имею честь ответствовать с полной откровенностью, что я крайне был удивлен, получив от вас пункты, на которых вы желаете снова обязаться быть верным подданным его императорского величества, отказываясь формально от обязанностей, предлежащих вам к исполнению по силе прежде заключенного трактата, вашим высочеством подписанного, по совершении присяги перед лицом всеведущего Бога на св. Его Евангелии, в том, что вы свято и ненарушимо соблюдете все пункты сего трактата, утвержденного самим государем императором.
Почему, не смея даже и помыслить, чтоб приступить без особой высочайшей воли к перемене трактата, я единственно из усердия моего к вам и желая вам добра, возвращаю при сем подлинные пункты, от вас присланные, и не представляю оных на усмотрение его императорского величества, дабы не умножить того праведного противу вас гнева, на который и без того ваше высочество подвинули всемилостивейшего государя императора через неисполнение священной Его воли в продолжение целых пяти лет.
Между же тем, следуя побуждениям искреннего моего расположения стараться о пользах ваших, я не скрою перед вашим высочеством, что мысль, вами принятая, в рассуждении перемены трактата, может быть для вашего высочества весьма вредна, тем более, что сие причтется со стороны вашей единственно к оскорблению столь сильного и могущественнейшего монарха, как наш всемилостивейший государь император. А потому я предварительно считаю долгом уведомить вас, что, по обязанности главнокомандующего, должен будучи хранить свято закон его императорского величества, отнюдь не отступая от оного, я и в сем разе принужденным себя найду, как блюститель закона, принять другие меры, хотя бы оные и были неприятны для вашего высочества, дабы обратить вас к исполнению ваших обязанностей, ибо я не вправе ни переменять, ни делать новых трактатов без соизволения его императорского величества, но обязан почитать священными те, которые удостоены высочайшего его утверждения, и надзирать, дабы сила оных была во всей точности исполнена, наказывая вероломство и непокорность законной власти»
[389].
