Ныне же воспоследовал еще ближайший пример с Австрией, повергшей себя в бедственное положение тем, что, по внушениям Англии и проискам ее, начав войну против Франции, в продолжение четырех недель понесла уже неоднократно жестокие поражения, и, наконец, быв принуждена самую столицу своей империи – Вену передать на произвол победителю, тщетно ожидает и ожидать будет своего спасения от союза с Англией».
Посланный с этим письмом главнокомандующего подполковник барон Вреде был задержан в Эривани, в ожидании дальнейших приказаний Баба-хана. Эта задержка не обещала, конечно, ничего хорошего, тем более что вскоре после того было получено в Тифлисе известие, что персияне появились на наших границах. Известие это поставило Тормасова в самое затруднительное положение: войск у него было мало, и повсюду происходили волнения. Дагестан и горские народы производили хищнические набеги и требовали с нашей стороны содержания довольно значительных наблюдательных отрядов; осетины также волновались, а имеретинский царь Соломон был готов отказаться от подданства России.
Развлечение войск для охранения края было так велико, что главнокомандующий мог назначить в состав главных сил только четыре батальона пехоты, шесть эскадронов кавалерии и до тысячи казаков. С этим отрядом он должен был действовать одновременно против турок и персиян, что, очевидно, было невозможно, и Тормасов просил о прибавке войск. Ввиду тогдашнего состояния политических дел император не признал возможным усилить кавказскую армию, и она принуждена была ограничиться одной обороной, крайне тяжелой для полков, как пехотных, так и кавалерийских.
Грузия окружена была со всех сторон неприязненными соседями и имела тысячу дорог, для такого неприятеля, каким были персияне, преимущественно конные, двигавшиеся без артиллерии и обоза. Притом же персидское правительство не имело ни регулярных войск, ни понятия о правилах и законах войны, принятых в европейских государствах. В лице персиян мы имели не неприятеля, а хищника, хлопотавшего только о том, как бы разорить селения, сжечь поля, захватить пленных и отогнать скот. Персияне всегда и всеми мерами старались избежать встречи с нашими войсками и, будучи конными, обходили такими местами, где пехота не могла их преследовать или предупредить занятием дорог. Занять главнейшие пункты границы было делом совершенно невозможным, по малочисленности войск, и для защиты края приходилось делать большие переходы от одного места к другому; часто случалось приходить туда, где не было уже надобности, и вновь спешить к третьему пункту, атакованному неприятелем. Такой способ ведения войны, утомляя войска, доставлял неприятелю возможность иметь успех в своих намерениях.
Пользуясь быстротой движения, персияне производили грабежи, хищничества и вторгались в наши границы, преимущественно в карабагское владение. Для защиты как этой провинции, так и вообще для охраны всего левого фланга Закавказья имелся всего только один отряд генерал-майора Небольсина, находившийся на правом берегу р. Тертера и состоявший из двух батальонов Троицкого полка, двух батальонов 17-го егерского полка, гренадерского батальона Кабардинского мушкетерского полка и донского Попова 16-го полка. Отряд этот предназначался для отражения неприятеля, если бы он попытался вторгнуться в значительных силах в Карабаг, Шеку или Ширвань.
Для поддержания, в случае надобности, этого отряда имелось два батальона 9-го егерского полка, находившихся в казахской дистанции, под начальством полковника Лисаневича. Расположившись на р. Джагоре, при урочище Чардахлу, Лисаневич должен был, главнейшим образом, охранять Елисаветпольский и Шамшадыльский округи и препятствовать персиянам ворваться в наши границы через Делижанское ущелье. В случае требования генерала Небольсина Лисаневичу приказано было отправить ему в помощь один батальон, а самому оставаться с другим батальоном в Чардахлу.
Для поддержания спокойствия во вновь покоренных ханствах и наблюдения за поведением самих владельцев Тормасов мог назначить лишь по нескольку рот. Так, две роты Троицкого полка находились в Елисаветполе, одна – в Нухе и одна с орудием – в Шемахе (Ширвани); две роты 17-го егерского полка расположены в Шуше (Карабаге) и две роты того же полка на Загаме. Вот все боевые силы, которыми мог располагать главнокомандующий для защиты всего левого фланга нашей границы. Сознавая их ничтожество, Тормасов призывал население к собственной защите и требовал, чтобы ханы Карабагский, Ширванский и Шекинский приняли надлежащие меры к обеспечению своих владений собственными войсками. Он просил, чтобы для содействия русским войскам владельцы выставили по тысяче человек конницы и обеспечили их провиантом на две недели
[325].
Татары казахской, борчалинской и шурагельской дистанций и хан Карабагский выставили свою конницу и заняли наблюдательные посты почти по всем дорогам, по которым могли пробраться персияне в их границы, но Джафар-Кули-хан Шекинский долгое время уклонялся от исполнения требований главнокомандующего и лишь после неоднократных повторений выслал несколько человек всадников, без провианта и плохо вооруженных. Генерал-майор Небольсин доносил
[326], что присланная к нему нухинская конница не только не полезна, но отяготительна, ибо, по худобе лошадей, употреблять ее невозможно. У самих нухинцев не было хлеба, и они, оставляя посты, расходились в разные стороны, по домам. Что касается до Мустафа-хана Ширванского, то он вовсе не высылал своей конницы и не скрывал своего недоброжелательства к России. Поддерживая сношения с родственником своим Селимом, бывшим ханом Шекинским, Мустафа давал ему пристанище в своих владениях, снабжал его съестными припасами и уверял всех, что делает это с разрешения главнокомандующего
[327].
Постоянно враждовавший против Джафар-Кули-хана Шекинского Мустафа приобрел в нем явного и опасного врага, зорко следившего за его поведением и поступками. Джафар был человек пожилой, опытный и себе на уме. Полагая, по обычаю азиятцев, что самый лучший признак верности заключается в доносах на соседа, Джафар занимался ими с особым прилежанием. Он засыпал Тормасова жалобами и доносами, во многих случаях хотя и справедливыми, но запоздалыми, не новыми и давно известными из более достоверных источников. В сообщениях Джафара нового было только то, что было ложно и выдумано ханом Шекинским из личных выгод.
Главнокомандующий ценил эти сообщения по их достоинству и, зная, что сам Джафар верен нам потому только, что сидит на ханстве при нашей охране, предложил ему помириться с Мустафой. В примирении этом Тормасов видел облегчение своего положения, спокойствие для населения и потому поручил генерал-майору Гурьеву быть посредником в прекращении вражды между двумя ханами.
По предложению Гурьева Мустафа согласился помириться с Джафаром и даже отправился на свидание с ханом Шекинским, но на дороге получил вторичное требование генерал-майора Небольсина о высылке к нему тысячи человек ширванской конницы. Под предлогом необходимых распоряжений и полученного известия о том, что персияне появились у Худо-Аферинского моста, Мустафа отказался ехать далее и возвратился в Новую Шемаху. Это возвращение не побудило, однако же, его выслать требуемую конницу, и хан оставался спокойным зрителем, чья сторона одолеет и кто станет повелевать Ширваном: Россия или Персия. На все требования собрать и отправить конницу Мустафа отвечал, что сделать этого не может, так как все жители, из опасения вторжения персиян, перебираются в горы.
