Такое предложение не согласовалось с видами главнокомандующего, горьким опытом убедившегося, что замена законной власти пришельцами и людьми, не имевшими на то никакого права, не служила обеспечением спокойствия в крае. К тому же граф Гудович, при тогдашнем своем положении, не мог приступить к удалению Соломона, так как не имел возможности отделить ни малейшей части войск для усмирения внутренних волнений, неизбежных в Имеретин с переменою правительства. Как ни бесхарактерен был Соломон, как ни тяготились имеретины его правлением, царь все-таки имел многих приверженцев, которые, пользуясь своим влиянием, могли восстановить часть населения против русского правительства. Не установившиеся еще окончательно мирные отношения наши к Турции и Персии и возможность одновременной борьбы с двумя неприятелями заставляли графа Гудовича прежде всего принять меры к обеспечению границ и к сохранению целости владений.
Блистательное окончание кампании 1807 года не давало никакого права быть уверенными, что и в будущем наши действия будут точно так же успешны. Граф Гудович понимал, что турки и персияне, собравшись почти в одном пункте, сами значительно облегчили действия русских войск; что поражением одних он успел устрашить других и что, при незначительности сил главнокомандующего, в этом сосредоточении и раздельности интересов двух неприятелей был залог нашего успеха в предыдущую кампанию.
Совсем другое могло произойти с открытием новых военных действий, если бы турки ринулись с двух сторон: от Карса и Ахалциха, а персияне, переправившись в то же время через Араке, вторглись в Карабаг или Елисаветпольский округ. В таком случае положение главнокомандующего становилось весьма тяжелым, и в особенности тогда, когда в полках, расположенных на линии и в Закавказье, был огромный некомплект, простиравшийся до 7887 человек
[265]. Пополнить этот некомплект можно было или назначением рекрутов, или командированием из России новых полков.
Имея в виду, что рекруты успеют прийти не ранее мая следующего года, то есть позже, чем может открыться кампания, и что они, как необученные, будут почти бесполезны, граф Гудович просил прислать на усиление его армии два пехотных полка с таким расчетом, чтобы они могли прийти к марту. Независимо от этого, он просил разрешить ему взять с Кавказской линии один драгунский полк, а на его место прислать из числа полков, расположенных во внутренних губерниях России, и, наконец, приказать командировать в Грузию один казачий полк.
Предоставив перевод драгунского полка с линии в Грузию усмотрению самого главнокомандующего, император не признал возможным усилить кавказскую армию отправлением новых полков из России. «Самое большое препятствие, – писал государь, – к удовлетворению одного из требований ваших есть невозможность прибавить войск регулярных. Вам отчасти известно теперешнее положение дел в Европе и осторожность, с которою хранить должно границы и берега наши. Сие обстоятельство потребовало расположить армии в Финляндии, по берегам морей Балтийского, Белого и Черного и в западных губерниях, да не малую часть войск держать в Молдавии, под командой генерал-фельдмаршала князя Прозоровского, так что около Москвы и в губерниях внутри государства не осталось ни пехоты, ни кавалерии, выключая некоторых гарнизонов. Вы сами согласитесь, что такое расположение не дает способа отделить полки, наипаче в край столь отдаленный, какова линия Кавказская. Желая, однако же, усилить войска вашего начальства и сколь возможно преодолеть затруднения, хотя с некоторыми пожертвованиями, я признал за благо назначить такое число ратников милиционных, сколько составляет некомплект войск и количество требуемых вами в прибавку четырех полков пехотных и одного драгунского»
[266].
Невозможность подкрепить закавказские войска свежими полками заставляла главнокомандующего устройство имеретинских дел отложить до более удобного времени. Признавая возможным отправить на усиление войск в Кутаисе только один батальон 9-го егерского полка, граф Гудович просил Соломона не впускать в Имеретию лезгин и быть уверенным, что сношения его с ахалцихским пашой, кроме вреда, ничего хорошего принести ему не могут. Генералу Рыкгофу главнокомандующий поручил следить за поведением царя и, лаская князя Зураба Церетели, обратить внимание на лучшее укрепление Редут-Кале
[267].
Движение батальона 9-го егерского полка испугало царя Имеретинского. Полагая, что войска посланы в Имеретию с тем, чтобы лишить его царства, Соломон снова прикинулся преданным России, вызвал к себе князя Зураба Церетели и отправил его с объявлением, что, оставляя свое недоверие, царь обещает быть верным подданным и оказывать все возможные пособия русским войскам.
Приехав в Кутаис, князь Зураб Церетели объявил полковнику Тарасову, что Соломон раскаивается в своих поступках и в доказательство своей верности готов выдать аманатов от всех княжеских фамилий
[268]; но когда аманаты были потребованы, то царь отвечал, что пришлет их в том только случае, если будут удовлетворены все его претензии, будут заключены с ним новые и более выгодные для него условия подданства и, наконец, когда Лечгум будет передан в его управление.
Соломон писал, что намерен отправить четырех князей к графу Гудовичу с просьбой об удовлетворении его всеми обещаниями, данными покойным князем Цициановым
[269]. Главнокомандующий отклонил это намерение и находил, что дальнейшее потворство всем претензиям и, в особенности, безграничному своеволию царя Имеретинского было бы несообразно с достоинством русского правительства. Император Александр разделял это убеждение и, несмотря на затруднительное положение, в котором находился граф Гудович относительно назначения и распределения войск, повелел ему устранить царя Соломона от управления Имеретиею и со всем семейством и царевичем Константином выслать на жительство в Россию. При этом приказано объявить царю, что он получит такое же содержание, какое получают грузинские царевичи, его родственники.
