Не ограничиваясь одними воззваниями, паша оставил Анапу, переехал в горы и поселился у натухайцев. Получив с кораблей военные припасы, он раздавал их горцам, одарял князей и влиятельнейших лиц из духовенства подарками, назначил многим из них жалованье, а простой народ обязывал присягой
действовать заодно с войсками султана. Одновременно с этим в Кабарде, в Закубанье и у чеченцев появились турецкие эмиссары с фирманами султана и с значительной суммой денег, присланных князьям на наем войск против русских. Порта приглашала их сделать нападение на крепости Усть-Лабинскую, Прочноокопскую и на Екатеринодар. Вскоре получено было сведение, что закубанцы вторглись в Черноморию против Корсунского селения, в семнадцати верстах от редута Изрядного источника; другая партия прорвалась между постами Погорелым и Державным на селение Богоявленское, третья у Беломечетского поста и, наконец, на шедший из Владикавказа транспорт напала партия чеченцев. Кабардинцы также волновались и разделились на две партии: люди молодые желали соединиться с турками и действовать против России, а наученные опытом князья уговаривали народ оставаться нейтральным.
– Мы пробовали, – говорили князья буйной молодежи, – несколько раз обольщаться турецким золотом и довели себя тем до совершенного разорения, и, если бы Россия не была столь милосердна, мы давно уже были бы в корень истреблены. При теперешних бедственных наших обстоятельствах, когда Бог нас наказал и моровая язва истребила почти половину народа, если бы Россия не помогла нам хлебом, то и последние все бы померли голодной смертью. Правда, молодые люди сему случаю много радуются, но они глупы, ничего не знают.
Убеждения эти хотя на этот раз и удержали Кабарду от явного восстания, тем не менее среди ее населения явилась раздельность интересов и борьба партий. Шеф Суздальского полка, генерал-майор Шеншин, призвал к себе в Усть-Лабу владельцев и убеждал их оставаться верными России и не слушать турок. Князья обещали сохранить нейтралитет, но положительно отказались не только собрать войска для действия против турок, но и сопротивляться им, если бы турки прошли через их владения
[179].
Для привлечения главнейших князей на нашу сторону главнокомандующий отправил в распоряжение Шеншина 200 голландских червонцев и приказал употребить их на подарки кабардинцам. Вместе с тем, для обеспечения линии от вторжения закубанцев, были собраны и поставлены лагерем два отряда: один у Баталпашинской переправы и Невинного мыса, под начальством генерал-лейтенанта Капцевича
[180], другой – у Кавказской крепости, неподалеку от Сухого Дуба, под начальством генерал-лейтенанта Мусина-Пушкина
[181]. Сверх того, генерал от инфантерии Булгаков просил главнокомандующего выслать на службу 3000 калмыков, приказал всем отставным казакам, имевшим ружья, выдать порох, свинец и употреблять их на службу вместе со служащими полками. Граф Гудович признавал необходимым вдоль всей линии протянуть казачью цепь и писал, что с таким распоряжением он уверен «что линия будет безопасна»
[182].
Безопасность эта требовала особенной бдительности войск и наблюдения чуть ли не за каждым проезжающим горцем, которых нередко ловили с возмутительными письмами, рассылаемыми в значительном числе турецким правительством. При таких условиях было бы весьма рискованно взять с линии хотя одного солдата, и тем более что с ослаблением обороны на линии тыл войск, находившихся в Закавказье, не был ничем обеспечен.
Мтиулетинцы, гудомакарцы, хевсуры и жители Хевского ущелья также волновались и намерены были напасть на Пасанаурский пост, охраняемый незначительным гарнизоном, имевшим «весьма неисправное оружие». Вслед за тем в Тифлисе получено было известие, что жители Ксанского ущелья и осетины собрались против селения Цирков и, вооруженные, двинулись в Горийский уезд к селению Чалам. Посылаемые отряды разгоняли собравшихся, но не могли прекратить волнений и грабежа. Уступая силе, хищники разбегались и через несколько дней снова появлялись, то на Гартискарском посту, близ Пасанаура, то вторгались в Памбакскую провинцию, или отгоняли скот, пасшийся у Беканта. Караклис, селения Метехи, Саганлуг, Демурчасалы, Казанча, Артик, Ларе и Кайшаур испытали их вторжение. Все эти места требовали обороны, которая затруднялась еще более вследствие ложной системы, принятой в устройстве внутреннего управления вновь покоренными ханствами.
Не уничтожая ханского звания и плодя ханов, граф Гудович создавал себе тайных врагов или в лице самих правителей, или среди туземного населения. Жители Дербентского ханства жаловались на притеснения шамхала Тарковского, на установление новых налогов и поборов. В Кубе происходили волнения и беспорядки. Поставленный там наибом Хаджи-бек был человек слабого характера, нерешительный и не имевший никакой силы в народе. Не принимая участия в делах, он жил большею частью в своей деревне, предоставив распоряжаться ханством беглому Ших-Али-хану. В этом виноват был сам главнокомандующий, не дозволявший русским властям вмешиваться в управление туземного населения. Пользуясь бездеятельностью Хаджи-бека и тем, что ближайший надзор за кубинским владением был поручен генерал-майору Гурьеву, находившемуся в Баку, Ших-Али избрал себе доверенным лицом Явангул-бека, через которого и управлял кубинским владением. Он разъезжал по селениям, устанавливал налоги, собрал с жителей более 14 000 руб. и даже учредил монетный двор. Хаджи-бек не противился существовавшему порядку; оставленный без всякой поддержки и опоры, он боялся Ших-Али, при котором всегда находилось до 400 человек хорошо вооруженных лезгин
[183].
Граф Гудович, подобно Хаджи-беку, не найдя средств к удалению Ших-Али, предписал генерал-майору Гурьеву ласкать его и стараться обратить к верности и усердию, но советы главнокомандующего были до того оригинальны, что не обещали никакого успеха. «Ших-Али, – писал он, – продолжайте ласкать, а между тем держите оного в неизвестности, дабы тем надежнее обратить его к верности и усердию для российского правления; не упускайте случаев уверять его, что владение его никогда уже из наших рук не выйдет, а потому и оставил бы он уповать на персиян и сноситься с ними, а во всем вспомоществовал бы нашим пользам. Сим единым средством найдет он во мне своего ходатая пред всемилостивейшим Монархом, но прежде он не может надеяться достигнуть ханства кубинского, пока не приедет ко мне, ибо на таковое важное достоинство должен он принять присягу в присутствии моем»
[184].
