Сурхаю было трудно исполнить требование маркиза Паулуччи потому, во-первых, что он лгал, говоря, что Ших-Али-хан находится в его руках, а во-вторых – покориться и подписать трактат было не в характере хана Казикумухского, не признававшего над собой ничьей власти, кроме собственного произвола. Он счел лучшим не отвечать на письмо, и тогда маркиз Паулуччи отправил в Кюри правителя своей канцелярии, коллежского советника Могилевского, с тем чтобы он вместе с генералом Хатунцевым заключили письменное условие с Аслан-беком и вверили ему управление всей Кюринской областью, кроме крепости Кюри, – долженствующей состоять в непосредственном ведомстве российского коменданта и гарнизона».
Соображаясь с местными условиями и бытом населения, Могилевскому поручено было обязать Аслан-бека вносить казенные подати и повинности по примеру того, как обложены жители Кубинской и Бакинской провинций; привести его к присяге на верность, заставить к каждому пункту условий приложить свою печать, взять в аманаты или сына его, или ближайшего родственника, с двумя детьми почетнейших старшин, и отправить их на жительство в г. Кубу.
Избирая Аслан-хана правителем, маркиз Паулуччи находил в этом лучший исход для спокойствия этой части края. «Если бы новопокоренная Кюринская область, – доносил он, – вдавшаяся в самый Дагестан, обращена была в одну из провинций российских на основании нашего порядка, то для охранения целости ее неотменно во всякое время должно было бы иметь в ней сильную часть здешних войск для удержания в пределах послушания самого народа и для обуздания хищных ее соседей, чего, однако же, невозможно теперь никоим образом исполнить по военным обстоятельствам нашим с важнейшими неприятелями Грузии – персиянами и турками. Во-вторых, дикость нравов сих народов, могущих нескоро умягчиться, и врожденная привязанность к прежнему ханскому правлению, также их обыкновения, кои они почитают законом, весьма отдаленные от порядка нашего правления, всегда служили поводом к многократным замешательствам, беспокойству и охлаждению к нам сих народов.
Между тем как через представление сей провинции в управление хану, непосредственно от Российской империи зависящему, который, зная свойство и образ народных мыслей, может гораздо удобнее действовать на их умы по направлению здешнего правительства, конечно, вышеупомянутые неудобства легче могут быть отклонены, ибо Аслан-хан, получивши от щедрот его императорского величества сие богатое владение, должен будет для собственной своей пользы пещись об удержании своих границ, о благосостоянии народа и о сохранений между оным спокойствия, обходясь одним небольшим гарнизоном, поставленным в крепости для защиты оной и в необходимости для поддержания его самого – следственно, сим способом, кроме значительных выгод от приумножения казенных доходов, удалена еще может быть необходимость содержать в Кюринской провинции знатную часть наших войск, кои нужны для действия против главнейших неприятелей, и избегается вредное развлечение здешних сил; равным образом и самый народ, довольный правлением, к коему он привык, останется привязанным к своим жилищам и к местам, сохраняющим гробы их предков»
[540].
Как ни убедительны доводы главнокомандующего, но образование нового ханства нельзя признать полезным для края. Аслан-бек был прежде всего азиятец, и, следовательно, человек двуличный и коварный. Он перешел на сторону России, потому что спасал свою голову и видел прямую свою выгоду; на преданность его трудно было положиться, и его вассальные отношения не могли быть прочны. Тем не менее недостаток войск был причиной того, что Аслан-бек был назначен правителем Кюринской области. Он обязался вносить в казну ежегодно 3000 червонцев и 3000 четвертей хлеба для продовольствия войск, дать в аманаты старшего сына и сыновей двух почетнейших старшин и предоставить Кюринскую крепость «в единственное распоряжение и власть российскому гарнизону». За это Аслан-хану пожалован чин полковника, знаки инвеституры, дарована высочайшая грамота, утверждавшая его законным владельцем потомственно по старшинству колена, и, наконец, ему предоставлен суд, расправа и все доходы с Кюринского владения.
Извещая Сурхая о назначении Аслан-бека правителем Кюринской области, маркиз Паулуччи писал ему:
«Часть владения вашего отнял я потому, что вы не сдержали свято присяги, которую несколько раз давали всесильному моему государю императору верно служить, и за то, что вы не исполнили последнего моего повеления. Владение сие препоручил я по воле государя высокостепенному Аслан-хану, как верноподданному Российской империи и наследнику Казикумухскому. Теперь я сим только ограничиваюсь, а ежели вы что-нибудь еще предпримете против войск его императорского величества и противу его подданных, тогда потеряете все свое владение и будете скитаться без пристанища, как ветренный Ших-Али. У вас содержится Асланханова жена, которую прошу отпустить немедленно к ее мужу; ежели же вы не сделаете мне в сем уважения, то я должен буду вашего аманата, содержащегося в Нухе, отправить в Сибирь; а ежели Асланханову жену вы возвратите, то и аманат ваш будет прислан к вам»
[541].
Придавая весьма большое значение покорению Кюринской области, прикрывавшей Дербент и Кубу со стороны Дагестана, маркиз Паулуччи заботился и об обеспечении границ наших со стороны Турции.
«Видя с прискорбием, – доносил он, – что богатейшая борчалинская дистанция по смежности своей с турецкой Ахалкалакской областью, принадлежащей Ахалцихскому пашалыку, разоряемая набегами турок, угоном скота и увлечением жителей в плен, наипаче в последние годы, начала совершенно упадать, и недоимки в податях, следующих от оной в казну, увеличились до чрезвычайности, я решился, для благосостояния Грузии, непременно истребить сие гнездо разбойников и покорить оружием самую ахалкалакскую крепость как можно поспешнее»
[542].
Скорейшее овладение крепостью признавалось необходимым еще и потому, что в то время уже шли переговоры о заключении мирных условий с Портой и, следовательно, легче было выговорить уступку России Ахалкалак в том случае, если бы крепость была покорена силой оружия. Руководимый такой двойной целью, главнокомандующий предпринял экспедицию в Ахалцихский пашалык, поручив ее известному по своим отличным военным способностям командиру Грузинского гренадерского полка, полковнику Котляревскому, которому приказано было идти по пустым местам и по дорогам, почти непроходимым в зимнее время. В состав отряда назначены: два батальона Грузинского гренадерского полка, батальон 46-го егерского полка с двумя орудиями и 100 человек казачьего Ежова полка. Егерям приказано скрытным образом собраться в Думанисах и следовать на Цалку с тем, чтобы быть под Ахалкалаками в тот день, который назначит Котляревский. С ними должны были следовать казаки Данилова полка, собранные с постов; моуравам Борчалинскому и Казахскому также приказано собрать конницу и следовать за Котляревским.
В ночь с 3 на 4 декабря, взяв батальон Грузинского гренадерского полка без орудий и сотню казаков Ежова полка, Котляревский выступил из г. Гори. Переправясь через р. Куру, он присоединил к себе другой батальон, также без орудий. Штурмовые лестницы были при отряде и везлись на вьюках
[543].
