Для выбора должностных лиц все князья и дворяне приглашены были приехать в Кутаис. Приглашение это, по свойственному азиятцам подозрению, принято было с большим недоверием. Предполагая, что их призывают для того, чтобы, в наказание за последние беспорядки, схватить и отправить в Сибирь, князья не ехали в столицу Имеретии. Днем сбора было назначено 12 января, но в этот день явилось только пять-шесть князей из самых храбрых. На вопрос Симоновича, отчего не едут остальные, прибывшие после долгого молчания и пожимания плеч отвечали, что, вероятно, из боязни быть «переловленными». Убедившись мало-помалу в несправедливости своих опасений, князья стали поодиночке приезжать в Кутаис. Надеясь, что и остальные приедут, Симонович отложил собрание до 16-го числа.
«В самом деле, – доносил он, – к тому времени явилось уже довольно много князей и дворян, хотя немалая часть из них остановилась в окрестностях Кутаиси, в лесу, и дожидалась, что будет с приехавшими; когда же увидели, что их не ловят, то по нескольку человек являлись, многие же вовсе не приехали.
Когда же привел я собравшихся в отведенный для выбора дом и, по приличном приветствии, рассказывал им образ выбирания, посредством шаров, с крайней недоверчивостью смотрели они на приготовленные на столе два ящика и шары, как бы полагали в них что-нибудь волшебное или для себя роковое, и, наконец, пошептав несколько времени между собой, объявили, что они имеют ко мне просьбу, которую напишут и завтра подадут, а после уже приступят к выбору»
[500].
На следующий день собравшиеся действительно подали просьбу, в которой высказывали свою готовность подчиниться русскому правлению, и когда Симонович стал убеждать их приступить в выборам, то имеретины изъявили согласие, но просили только избавить их от роковых шаров. Симонович согласился, и должностные лица были избраны.
По окончании выборов получено было приказание Тормасова приготовить депутатов в отправлению в Петербург. Объявив повеление главнокомандующего, Симонович просил приступить тут же к выбору депутатов.
– А что будет с депутатами в Санкт-Петербурге, – спросили его князья, – если будущим летом в Имеретин опять сделается бунт?
– Бунтовать зависит от вашей воли, – отвечал Симонович, – но если вы не начнете, то мужикам не придет в голову о том подумать.
– А если царь придет к нам с турецкими войсками?
– Ни он, ни турки не осмелятся вступить в Имеретию, если вы не будете на их стороне.
Князья промолчали и приступили к выбору. Избранными были: митрополит Евтимий Генатели, князь Григорий Церетели, сын Зураба
[501], князь Сехния Цулукидзе и Давид Микеладзе. Не противореча желанию большинства, выбранные приняли на себя звание депутатов; но когда им объявили, что должны отправиться сначала в Тифлис, а потом и в Россию, то они отказались ехать, под предлогом, что не ручаются за спокойствие в Имеретин. Заявление это имело свою долю справедливости, так как около этого времени среди туземного населения появились возмутительные письма бывшего царя.
Перед блокадою Ахалциха Соломон переехал в Эривань и поселился в форштадте этого города. В Ахалцихе он оставил князя Семена Церетели, сына Зураба, для поддержания переписки и сношений с Имеретиею. Это последнее обстоятельство и появившиеся вслед за тем письма заставляли Симоновича считать спокойствие в Имеретин весьма шатким до тех пор, пока «царь жив и будет находиться у наших неприятелей, персиян или турок». Разделяя это убеждение, Тормасов просил Симоновича приложить все усилия, «чтобы нам сбыть с рук злого врага и нарушителя спокойствия Имеретин»
[502].
– Постарайтесь, – говорил главнокомандующий, – подкупить какого-нибудь отчаянного имеретинца, обещая ему большие деньги и награду. Что же ему должно будет сделать, то вашему превосходительству уже известно.
«Преданность имеретинцев к известному человеку, – отвечал на это Симонович, – соединенная как бы с набожным, в особе его благоговением, не позволяет надеяться, чтобы кто-либо из них мог покуситься на его жизнь, да я же несколько раз изведал то и на опыте; скорее, кажется, можно успеть в сем деле через татарина, турка или лезгина, но здесь народов сих вовсе нет, а нельзя ли приискать какого удальца из таковых разве в Грузии»
[503].
Между тем письма Соломона оказывали вредное влияние на имеретин, и депутаты по-прежнему отказывались ехать в Россию. Тогда в Гелатском монастыре, особенно чтимом имеретинами, Симонович вторично привел к присяге знатнейших лиц и объявил прокламацию главнокомандующего о прощении тех, которые оставят Соломона и вернутся в Имеретию. При вторичной присяге князья успели внушить народу, чтобы он просил отменить отправление депутатов в Санкт-Петербург.
– Отчего же вы прежде сами избрали депутатов, а теперь не хотите посылать их? – спросил Симонович у собравшейся перед ним толпы.
В ответ на это общество молча подало просьбу, в которой ссылалось на бедствия, постигшие Имеретию. Неурожай прошлого года, ранние морозы осенью и, наконец, волнение народа, при усмирении которого было уничтожено и потоптано много хлеба, вызвали такой голод, какого не помнят старожилы.
Полумертвых от голода детей отцы уступали навсегда тому, кто брался прокормить их; нищих было невероятное множество. От бывшего глубокого снега большая часть скота, весь год питающегося в поле, пала, так что в перевозке провианта и продовольствовании войск мясом встречались непреоборимые препятствия
[504]. Сбор податей был невозможен, и Тормасов принужден был отложить их до августа 1811 года.
Бедствие, постигшее Имеретию, было в глазах недовольных достаточным поводом для отмены отправления депутатов, и князь Зураб Церетели просил главнокомандующего отложить эту меру до сентября, пока окончательно не установится спокойствие в Имеретин. Тормасов отвечал, что в его распоряжении достаточно войск, чтобы усмирить бунтующихся
[505], и поручил Симоновичу настаивать на отправлении депутатов и в числе их прислать непременно князя Григория Церетели, сына князя Зураба. «Сие для нас нужно потому, – писал он, – что сей двуличный человек, коего истинное расположение искусно в нем скрыто и который имеет сильное в Имеретин влияние, когда сын его будет находиться в С.-Петербурге, не отважится явно ни на какое предприятие».
