Предпочитая сохранение здоровья войск и края покорению города, главнокомандующий признал необходимым, несмотря на приобретенные успехи, оставить предприятие и отступить от Ахалциха.
«Сколько ни превосходную имел я поверхность над неприятелем, – писал Тормасов, – владея всем пашалыком и видя из обстоятельств, что Ахалцих должен был скоро пасть, но, сообразив, что разъяренных воинов, когда они овладеют городом, ничто не удержит от прикосновения к жителям и их имуществу, так что зло сие, распространяясь в войсках, может причинить невозвратный вред и быть даже пагубным для всего здешнего края, предпочитая целость армии, высочайше мне вверенной, и благосостояние командуемого мной края, я признал полезнейшим удалиться от предстоящей явной опасности и, оставив на сей раз предприятие, невзирая на все приобретенные успехи, ускорить приближением войск к границам Грузии, со всей осторожностью, дабы при способствующей холодной погоде благовременно пресечь яд сей болезни»
[473].
С этой целью 22 ноября Тормасов приказал открыть бомбардирование города, продолжавшееся беспрерывно в течение четырех дней. Город горел, дом паши также; главнокомандующий отправил парламентера, с требованием выдать царя Соломона и изгнать лезгинов из Ахалцихского пашалыка. Шериф-паша отвечал, что Соломон ушел в Эривань, а лезгины разбежались. На требование сдать город паша отвечал отказом, и тогда, 26 ноября, сняв орудия с батарей, войска отступили от Ахалциха. Неприятель преследовал отступающих, но неупорно и каждый раз был отбиваем с большой потерей.
На всем пути до самой Грузии были устроены строжайшие карантины, в которых приказано было выдержать всю милицию и 1500 семейств христиан, переселившихся в наши границы. За несколько дней до отступления Тормасов, в наказание за постоянные грабежи лезгинов и ахалцихских турок в наших пределах, разрешил милиции отогнать скот в свою собственность. Такого скота было пригнано за войсками до 50 000 голов. Ахалцихский пашалык был разорен, и Шериф-паша на довольно долгое время лишен возможности делать вторжения в Грузию.
Правда, что военные действия 1810 года не привели ни к какому конечному результату, но большим уже успехом можно было считать и то, что главнокомандующий с незначительными силами не допустил соединения турок с персиянами, разбил их по частям и имел возможность усмирить внутренние волнения, возникшие вследствие интриг Порты и тегеранского двора.
Глава 17
Происки тегеранского двора среди мусульманского населения края. Волнение в Кубинской провинции. Действия наших войск. Инструкция, данная полковнику Лисаневичу. Поведение ширванского хана. Письмо Тормасова Мустафа-хану. Усмирение волнений в Кубинской провинции. Появление грузинского царевича Левана в Осетии. Волнения осетин. Меры, принятые главнокомандующим к усмирению волнений и к поимке Левана. Экспедиция в Осетию и результаты ее. Бегство Левана в Имеретию. Князь Зураб Церетели и его поведение. Положение дел в Имеретии. Преобразование в управлении. Административное деление области. Положение дел в Абхазии. Письмо царя Соломона Тормасову и ответ на него
Совокупные усилия персиян и турок возбудить против России вновь присоединенные к ней провинции не остались напрасными. Приступая к открытию военных действий, персияне употребляли все средства к тому, чтобы отвлечь наше внимание к различным пунктам и тем ослабить те силы, которые назначались нами для отражения внешнего неприятеля. С этою целью персидское правительство на собственные средства поддерживало волнение в Имеретии, отправило беглого грузинского царевича Левана
[474] в Осетию, для возмущения туземного населения, и, наконец, старалось уговорить жителей Дагестана делать вторжения в наши провинции, прилегающие к Каспийскому морю.
Полагаясь на обещания тегеранского двора и пользуясь тем, что большая часть русских войск была отвлечена действиями против персиян и турок, бывший хан Дербентский, Ших-Али, третий уже год живший в Дагестане, составил шайку разбойников и с ними производил беспокойства в Кубинской провинции. Тормасов поручил комендантам городов Баку, Кубы и Дербента объявить всем, что поймавший Ших-Али получит тысячу червонных, кто доставит его голову – 500 червонных, а те дагестанские владельцы, которые дадут ему у себя убежище, будут наказаны, как неприятели
[475].
Вместе с тем главнокомандующий просил Мустафа-хана Ширванского уговорить Ших-Али покориться и приехать в главную квартиру, с полной уверенностью в своей безопасности. Но Мустафа-хан, показывая вид, что считает себя обиженным за то, что ему не дают никаких поручений, принялся за дело со свойственным ему двуличием. Он отправил в Кубу своего посланного, который объявлял народу, что прислан Мустафой для переговоров с Ших-Али о возвращении ему Кубинского ханства. Известие это произвело всеобщее волнение, пользуясь которым бывший хан, с толпой дагестанцев, и преимущественно акушинцев, ворвался в кубинское владение. С появлением его туземное население разделилось на две части: преданные нам беки перевезли свои семейства в Кубинскую крепость, под защиту русских войск, а преданные Ших-Али уговаривали народ идти встречать своего бывшего хана
[476]. Многие жители оставили г. Кубу, и в короткое время вся область, кроме Будугской волости, приняла сторону Ших-Али.
Бывший наиб, родная сестра которого была замужем за Ших-Али, был сменен, и на его место предполагалось назначить Джехангир-хана, обещавшего поймать или убить виновника всех возмущений в Кубинской провинции. Отправляя Джехангир-хана в Кубу, Тормасов обещал назначить его ханом с теми же правами, которыми пользовались ханы: Шекинский, Ширванский и Карабагский
[477]. Таким назначением думали убедить кубинцев, что Ших-Али никогда не будет их ханом, хотели дать им образ правления, к какому они привыкли, и, наконец, приобрести возможность содержать в Кубинской провинции меньшее число войск, так как, по предположению, новопоставленный хан будет всеми мерами противодействовать всякого рода беспорядкам и волнениям
[478].
Довольно обширное кубинское владение защищалось в то время двумя батальонами Севастопольского полка, из которых один батальон составлял гарнизон крепости, а другой – охранял провинцию. Такого числа войск, очевидно, было недостаточно для поддержания спокойствия и изгнания мятежников; усилить же войска присылкой новых из Баку или Дербента было невозможно, так как там было всего по одному батальону среди населения сомнительной преданности.
