– Аминь! – произносят присутствующие в конце речи.
Старик выпивает стакан вина и, перевернув вверх дном, ставит его на стол.
– Боже великий! – произносит он при этом. – Переверни так вверх дном разбойников, хищников, воров и всех тех, которые лишают нас собственности и нарушают у нас тишину и спокойствие и тем отбивают от нас средство заниматься хозяйством.
– Аминь! – отвечают также присутствующие на эту ироническую просьбу старца.
Старик садится за стол, и пир начинается на славу; стаканы с вином поминутно переходят из рук в руки. Жених, оставаясь на прежнем месте, ужинает вместе с дружкою на особом столике…
Один из самых почтенных людей, находящихся в свите жениха, временно нарушает пир. Он становится на колени перед отцом невесты и подает ему стакан с вином, тот принимает и осушает его до дна; подносивший предъявляет тогда подарки, сделанные женихом невесте и родителям. При этом жених и дружка поднимаются за столом и стоят все время в почтительном положении. Тот же, кто предъявил подарки, отправляется на женскую половину и одаривает мать невесты, потом возвращается и садится на свое место.
Как только гости достаточно развеселятся и разговор сделается общим и шумным, жених с дружкою, пользуясь суматохой, скрываются в нижние двери, к невесте, под предводительством одного из близких домашних молодых людей. Отец невесты, заметив их уход, приказывает запереть на замок все двери и раздает каждому гостю наполненные вином большие деревянные стаканы, выточенные из рододендрового дерева. Тогда каждая сторона стола пьет вино одновременно и чередуясь между собою; когда одна сторона пьет, другая кричит го-го-го; потом вторая пьет, первая кричит го-го-го и т. д.
Пир продолжается до рассвета; никто не может оставить сакли хозяина, кроме слуг, а кто переспорит в попойке, тому честь и слава.
Между тем жених, войдя к невесте, садится на подушку под занавесом, который бывает тогда поднят. По правую сторону его помещается дружка, а перед ними стоит невеста, окруженная подругами и закрытая прозрачным покрывалом.
– Не пора ли познакомить молодых? – спрашивает дружка у подруг невесты.
В ответ на вопрос одна из молодых девушек подводит невесту к жениху и сажает ее по левую его сторону, другая дергает за шнурок, и занавес падает. Остальные девушки хором поют свадебную песню…
Жених быстро отбрасывает назад покрывало невесты и, охватив за талию, склоняет голову ее на сложенные тюфяки и, со всей юношеской пылкостью, напечатлевает страстный поцелуй на розовых губах невесты. В этом положении остаются молодые минуты полторы, потом вдруг, будто проснувшись от очаровательного сновидения, они останавливаются, и невеста, проворно опустив свое покрывало, встает и, выйдя из занавесы, становится по-прежнему между своими подругами, вся зардевшись, вся трепещущая, словно сделала какое-нибудь преступление…
У бедных абхазцев-простолюдинов бурка часто заменяет занавес, и жених нередко, разлакомившись жгучим, сладким поцелуем, повторяет его множество раз до самого рассвета.
Затем следует, спустя некоторое время, обряд венчания по уставам религии.
В первый день брака молодая получает от мужа менях, который, в случае развода, происшедшего от вины мужа или недоказанной неверности жены, остается при ней и составляет собственность замужней женщины.
Платимый мужем менях яснее всего выражает взгляд абхазцев и других горцев на брачный союз, в основании которого была покупка женщин; последние же, со своей стороны, все достоинства основывали на большей или меньшей покупной цене. От этой привычной купли и продажи происходило то равнодушие и даже циническое довольство, с которым невольницы отдавались в руки покупателей, чтобы быть снова перепроданными в гаремы турецкие, где им определялась довольно высокая цена.
Абхазцы и абазины не придерживаются равенства брака.
Абазин незнатного происхождения, но лихой наездник, владеющий только собственною головою и ни одним бараном, может смело объявлять свое намерение жениться на девушке самого богатого и знатного происхождения. В этом племени сохранился еще в полной силе обычай, по которому человек бедный, задумавший жениться и не имеющий средств заплатить за невесту калыма, созывал своих приятелей, объявлял им свое намерение и получал подарки, заключавшиеся в пленнике, лошади или скотине.
Отправив калым к родителям невесты и получив от них согласие на брак, жених должен был, по обычаю, перед браком отправиться в наезд, чтобы, во-первых, покрыть себя новою славою, а во-вторых, обзавестись за чужой счет хозяйством.
Самый брак совершался у абазин почти безо всяких религиозных обрядов. Прочитав стих из Корана, мулла передавал молодому плеть, знак власти, и молодой кусочек камышовой трости – знак послушания.
Молодой муж сам закрывал жену чадрою и, при громких песнях, вскочив на коня, сопровождаемый свитой и выстрелами, скакал к сакле, назначенной для пиршества. Остановись в трех шагах от нее, он подходил к дверям и ожидал жену. По приезде последней молодой муж подавал ей три стрелы.
– Положи у порога, – говорил он при этом, – и пусть нога дерзкого соблазнителя наколется на острие их.
– Клянусь совестью, – отвечал на это отец молодой, в то время, когда та клала стрелы у порога, – что дочь моя чиста, как воздух родных гор, и будет верна своему мужу, как верна ему его винтовка.
На свадьбах пировали долго, до самой глубокой ночи, и потом гости расходились, но не по домам, а прилегали за камни, чтобы подстеречь молодого, обязанного украсть свою жену из дома, где происходил пир, так, чтобы в доме его никто не заметил, особенно в то время, когда он пробирается к сакле. Чтобы вернее иметь успех, абазины употребляли множество хитростей. Молодой переряжался в женское платье и скрывался под чадрою или употреблял другие уловки, чтобы пробраться в саклю незамеченным, и тогда стоило только молодым появиться на пороге, как всякие преследования прекращались. Но если молодой не успевал этого сделать и бывал пойман, тогда снова зажигались огни, оживал весь аул, подымались выстрелы, песни, крик и шум.
– Выручи жену, джигит, – кричали тогда женщины молодому, – выручи!
Пойманному мужу приходилось тогда снова угощать гостей до глубокой ночи следующего дня. На все это время молодой лишался права видеть свою жену, должен был терпеливо выносить все насмешки, плясать за женщину с каким-нибудь шутом и выслушивать от него названия женскими именами и обещание прислать скоро за него калым.
С наступлением второго вечера молодая переходила в свою новую саклю, под прикрытием подруг, вооруженных палками, и молодой обязан был на этот раз силой выручать свою жену. Он приглашал нескольких товарищей, также вооружавшихся палками, но не имевших права наносить удары. Под градом палочного дождя, часто весьма сильного, молодой прорывал с несколькими товарищами строй ожесточенных девушек и выручал жену.
– Выручил! Выручил! – кричал он, хватая в свои объятия ту, за которую перенес много весьма сильных побоев.
